Основа всякой филологии – это искусство медленного чтения. И если его нет, то и филологии нет. Это будет идеология с использованием того или иного литературного сюжета. Вот именно такая идеология весьма характерна для нашей так называемой «демократической» критики, т.е. Чернышевского, Добролюбова, Писарева. Как раз все трое в литературе понимали очень мало, были лишены особого слуха, что ли, и чуткости к литературному дару и т.д. Но зато, не будучи людьми волевыми, а будучи людьми, кстати сказать, довольно робкими, об искусстве они очень самоуверенно судили. Так вот, у Чернышевского, в частности, есть работа «Русский человек на рандеву», где он и берет на вооружение повести Тургенева. Но поскольку в советской действительности эта «демократическая», так называемая, критика считалась прогрессивной, на нее ориентировались. Считалось, что она-то как раз и задает тон. И потому наши предисловия, историко-литературные и литературно-теоретические исследования – они все проводились с оглядкой вот на этих трех «китов», т.е. Чернышевского, Добролюбова, Писарева. Так вот, поэтому эти самые труды Чернышевского могут служить, только как отрицательный ориентир. Нам сейчас нужна повесть Тургенева «Ася». И сразу же скажем: как раз повесть-то «Ася» во многом принадлежит действительно шедеврам Тургенева; и первый признак шедевра: что там писатель умнее самого себя. В смысле содержания Тургеневской повести – он, Тургенев, вскрывает некие пласты русской жизни, которые до него как-то никто не трогал.
Тема неравного брака или сожительства, которое может стать браком. В этой теме первопроходец Пушкин. А именно, «Повести Белкина», а именно, «Станционный смотритель». Вот там любовь Минского и Дуни вначале привела к сожительству, даже вначале она была у него содержанкой. Потом эта любовь привела к сожительству и, наконец, она привела к хорошему настоящему законному браку. Но Дуне была свойственна некая гордость; поэтому она ничего не писала отцу, пока ее положение было неправильным. И приехала к отцу со всем семейством (кроме Минского, конечно), чтобы порадовать его своим счастьем; но она приехала поздно. Самсон Вырин в счастье не верил, считал, что она может в этом городе Петербурге только погибнуть, и чтобы не думать об этом, он спился и умер, не доживя века. Так вот, этот же сюжет неравного брака воспринимает и Тургенев. Притом, он его усугубляет. Все-таки Самсон Вырин, как ни на есть, чиновник 14 класса. Это низшая ступень в петровской иерархии, но он все-таки служащий чиновник. Он, конечно, не дворянин, он из простых, он отставной солдат. Но все-таки он свободный человек. Тургенев усугубляет эту ситуацию, он создает другую пару. Он создает пару, незаконную любовь барина и его крепостной девушки-горничной, вот этой самой Татьяны. Женщины от природы и по убеждениям – добродетельной, очень благообразной, но уступившей своей любви. От этой связи родилась девочка, и тогда барин захотел жениться на этой самой горничной. Из своего рода гордости – Татьяна ему отказывает. Повесть построена так, что там два рассказчика: рассказчик – герой повести господин Н.Н. и рассказчик Гагин – законный сын этого самого помещика. Но как строится Тургеневский сюжет? Во-первых, сами побуждения горничной Татьяны, которая отказывается стать женою барина, – они остаются в повести закрытыми. Т.е. читателю предоставляется возможность догадываться, самому строить догадки. Надо сказать, что вообще, в принципе, действительно можно построить две более-менее стройных схемы. Во-первых, у Татьяны действительно это может быть своеобразная гордость. Вот примерно та же гордость, что у Кати Локтевой («Отцы и дети») — (Вы знаете, что писатель всю жизнь пишет одно произведение – полное собрание своих сочинений); так вот, та же тема неравного брака возникает в «Отцах и детях», где Аркадий обсуждает с Катей (1) некоторые, что ли, принципы, некоторые законы соединения двух сердец. В частности, Аркадий говорит, что это ведь, наверное, «в вас тщеславие определенное, например, ведь вы никогда бы не пошли замуж за богатого человека». Катя задумалась и потом очень искренне ответила: «Если бы я очень любила его, то… Нет, кажется, и тогда бы не пошла». – «Вот видите, а почему?» – «Потому, что и в песне про неровнюшку поется». Что это за неровнюшка? Это вот как раз неравные состояния, неравенство имущественное – создает такой статус, что вроде как богатый человек осчастливил свою бедную невесту. И вот из определенной гордости невеста отказывается быть осчастливленной; ну виртуальная, конечно, ситуация: она отказывается стать женой богатого человека. Притом эта Катя, у которой перед глазами феномен ее старшей сестры, которая именно из бедного состояния выходит замуж за человека очень богатого, который прожил с нею 7 лет и упрочил за нею все свое состояние. Но за эти 7 лет брака Анна Сергеевна – ее старшая сестра – «получила тайное отвращение ко всем мужчинам, которых представляла себе не иначе, как неопрятными, тяжелыми, кислыми, бессильными, докучными существами». По всей вероятности, он мужчина был не очень, так сказать, в мужском качестве. Ну, так вот, так или иначе, для Кати, например, это уже решенный вопрос. Хотя она барышня, по матери из князей Хованских, и она дочь дворянина и т.д. Тем более, горничная – крестьянка, т.е. дворовая девушка, отказывается от этого неравенства, отказывается быть осчастливленной. Это один вариант. Второй вариант, пожалуй, более серьезный. Это уже Достоевский вскрывает неизвестный дотоле пласт русской жизни. Ближе даже к Тургеневской ситуации ситуация в «Подростке». Версилов и Софья Андреевна, мать Подростка. Вот про нее, хотя она числится замужем (естественно, никакого развода нет) про нее Версилов говорит, что она отказывалась даже от внешнего, так сказать, от внешнего «имиджа» барыни. Например, когда еще в молодости, когда она была еще так хороша, Версилов требует, чтобы она рядилась, т.е. носила господское платье. Для Софьи Андреевны, которая всячески желает быть покорной своему незаконному мужу для нее это страдание; потому что сказано, что она знала, что «никогда не быть ей барыней». И что в чужом костюме она будет только смешна. «Она, как женщина, не хотела быть смешной в своем платье». Так вот, кольми паче, вот эта самая горничная Татьяна, когда ей представилась возможность стать барыней, она поняла, что это не соответствует ее менталитету, это не соответствует ее душе, поэтому она говорит даже в присутствии постороннего свидетеля (дворецкого), тоже крепостного; она говорит: «Что я Вам за жена? Какая я барыня?» Заметим себе, что дворецкий, тоже дворовый человек, одобряет ее решение и говорит так, что «покойница Татьяна Васильевна во всем были рассудительны и не хотели папеньку Вашего обидеть». И вот как раз пересказывает ее слова: «Что я Вам за жена, какая я барыня?» Она чувствует, что она барыней стать не может, что это не соответствует ее уму, ее душе, вообще всему ее существу внутреннему; и она отказывается стать барыней. Более того, после этого предложения, чтобы связь не продолжалась дальше и не возникало других искушений, она переезжает к сестре в крестьянскую избу; и она берет с собой свою дочь Анну, вот эту самую Асю. И только после смерти Татьяны, т.е. после смерти матери, отец забирает эту самую девочку в свой дом. Ее уже одевают в шелковое платье, у нее дворовый первый раз поцеловал ручку. Но когда приехал законный сын, то отец скрывает от него всю правду и представляет эту самую девочку в качестве какого-то приемыша, воспитанницы, что-то в этом роде. Словом, смущается и прекращает разговор. Впоследствии Тургенев возвращается к этому сюжету неравного брака; но этот неравный брак, т.е. сначала сожительство, заканчивается законным браком и притом помогает этому делу старший брат, т.е. Павел Петрович Кирсанов, который прямо говорит: «Что за касты в 19 веке?» Более того, он именно указывает на разрушение, что ли, христианского начала. Он (2) прямо говорит совершенно в христианской терминологии: «Прекрати соблазн и дурной пример, который подается тобою, лучшим из людей, женись на Фенечке, она тебя любит, она мать твоего сына… Значит, решено: Фенечка будет моей… и он даже употребляет французский термин belle-soeur, т.е. невесткой – женой брата. Так вот, надо сказать, что здесь Тургенев как бы создает счастливый конец. Т.е. Фенечка, правда, мещанка, а не крепостная; но дворянство по отношению к мещанству – это недосягаемая высота. Но всё обходится благополучно: Фенечка совершенно спокойно, без всякого тщеславия, без всякой гордости соглашается стать женой своего бывшего незаконного мужа, отца своего ребенка. Они венчаются; притом Господь устраивает так, что их решение, в основном с подачи Павла Петровича, конечно, – их решение совпадает с помолвкой Аркадия, поэтому сказано (3): «в приходской церкви и почти без свидетелей состоялись одновременно две свадьбы: Аркадия с Катей и Николая Петровича с Фенечкой». После этого сказано (4): «Фенечка стала другая». Уже теперь «в свежем шелковом платье, с бархатной наколкой на голове, она сидела почтительно-неподвижно, почтительно ко всему, что ее окружало и как бы говорила: «Вы меня извините, я не виновата»». Но надо сказать, что и всем было как будто и неловко, а в сущности, очень хорошо. Павел Петрович на прощальном обеде «восседал между Катей и Фенечкой; «мужья» пристроились возле своих жен». Митя (теперь уже законный сын!) сидел тут же за столом, около него появилась нянюшка в глазетовом кокошнике. И Прокофьич, дворовый лакей старого закала, естественно, во фраке, с особенной торжественностью накрывал стол на семь приборов.
Таким образом, Тургенев дает оба варианта; один вариант – несчастье, когда не только Татьяна так и умирает, не покрыв венцом свой грех; а жизнь Аси оказывается если не изломанной, то, во всяком случае, надломленной. И есть второй, счастливый вариант, где всё обошлось, т.е. Фенечка полюбила свою невестку – жену Аркадия, вот эту барышню Катю. Когда та садится за инструмент (она прекрасная музыкантша), она готова целыми часами не отходить от неё; после мужа и сына она больше всего любит свою невестку, а главное, что всё, как говорится, обошлось, или, как теперь говорят, устаканилось. У Катерины Сергеевны родился сын Коля, Митя уже бегает молодцом и болтает речисто; Аркадий, поскольку уже отменили крепостное право, – Аркадий сделался рьяным хозяином, ферма приносит уже довольно значительный доход; Николай Петрович попал в мировые посредники и, значит, объезжает всю губернию и считает, что «мужичков надо вразумлять», т.е. повторением одних и тех же прописных истин «доводить их до истомы». Но, однако же, мужички, доведенные до истомы, совершенно не собираются жечь и грабить чужие дома, т.е. барские усадьбы. Т.е. Николай Петрович вносит свою лепту в великое дело освобождение крестьян, которое, как мы знаем из истории, прошло совершенно мирно и благополучно.
Итак, вот это, собственно, предыстория Тургеневского сюжета. Сам же сюжет повести состоит в том, что эта Ася впервые полюбила одного барича заграницей, русского молодого барина, который, узнав от ее брата, что Ася, в сущности, незаконная дочь, хотя он был к ней и не равнодушен, но любовь настоящая еще в нем не проснулась, – он так и не объяснился, хотя бы с Гагиным; и, таким образом, Ася настойчиво просила немедленно уехать, потому что свое положение после признания в любви этому господину Н.Н., на которое он не ответил, поскольку своё чувство в нем ещё не созрело, считала свое положение ложным; и сам рассказчик, этот господин Н.Н., также считал ее положение ложным, хотя ничего в нем ложного не было; но так или иначе ей уже счастье представлялось невозможным, и она упросила брата немедленно уехать; но получилось так, что больше рассказчик, господин Н.Н., и Ася никогда не виделись. По этому поводу Чернышевский пишет «Русский человек на рандеву»; но надо сказать, что и Базаров, в принципе, с Чернышевским согласен. Как он Аркадию выражается: «Ты, видно, поступаешь, как современные молодые люди: цып-цып, моя курочка, а как курочка подходит – то и давай Бог ноги». На самом деле и то, и другое, а также Писаревская концепция, – это все, разумеется, говорит только о полном невежестве и полном непонимании. На самом деле, то, с чего я начала, т.е. Тургенев в этой повести, несомненно, умнее самого себя. Он вскрывает следующий пласт русской жизни, а именно провиденциальность (5) супружеского союза. Это то, о чем говорил Серафим Саровский (6): мало ли, какие бывают любови, мало ли, какие бывают сватовства, бывают браки удачные и не удачные, но бывает, как он выражается, «Ваша преднареченная Вам от Бога невеста, которой сейчас всего лишь 8 лет и 5 месяцев, она молода еще очень, но когда наступит подобающий возраст, исполнится ей 17 лет, и вот, если будут из-за Вас поносить девушку, то хотя бы Вы и не касались вовсе этой девушки, но чтобы ей сберечь доброе имя, женитесь на ней». Это и была как раз преднареченная от Бога невеста, т.е. дочь государственного крестьянина Елена Ивановна Мелюкова, в замужестве Мотовилова. Бывали случаи, когда вот такой неравный брак приводил к несчастию. Например, такой случай описан у Вениамина Федченкова (7): там эта самая несчастная жена, хохлушка, попросту говоря, спилась; и сын, который у них родился, тоже оказался горьким пьяницей.
Надо сказать, конечно, есть все варианты. Но главная задача – разрешение всего в провиденциальности. Недаром, как Серафим Саровский говорит, что «эта Ваша преднареченная Вам от Бога невеста – простая крестьянка; но она и по праотцу Адаму и по Господу и Спасу нашему Иисусу Христу сущая Вам сестра». Действительно, в конце концов, эти сословные перегородки – это дело наносное. На самом деле все люди от одного человека от Адама. Во-вторых, в христианстве вообще такие вещи, как касты, не могут иметь места. Т.е. справедливости ради это соображение не может быть уважительным ни для какого христианина. Дело может быть только в том, что, по слову Апостола, «Каждый оставайся в том звании, в котором призван» (8). Это общее правило, но для каждого правила возможны исключения. И Елена Ивановна Мелюкова, дочь государственного крестьянина, должна была стать барыней по Промыслу Божию. И так же точно мещаночка, вот эта Фенечка, должна была стать барыней по Промыслу Божию. Действительно, все именно устроилось, потому что «невозможное человекам возможно Богу» (9). И, наоборот, если брак не был преднаречен от Бога, то тут возможны какие угодно нестроения, какие угодно скандалы. И, однако же, скандалы, нестроения и несчастия бывают и там, где как будто бы оба оказываются социально близкими. За примерами не далеко ходить. Тот же самый Чернышевский, попович, был женат на дочери врача-разночинца, не дворянина, и брак был откровенный бардак. Т.е. эта самая Ольга Сократовна выбирала себе в любовники то поляков, то грузин, измены её мужу были бесчисленны, он был совершенно в курсе дела. Любил он её, в сущности, безнадежно, хотя у них было двое детей. И она на старости лет вспоминала свои приключения в таких выражениях: «Канашечка-то (10) знал, мы с Иваном Федоровичем в алькове, а он сидит себе у окна что-то пишет». Уж на что был Набоков (11) вылощенный аристократ и барчук, так сказать, воспитанный во всей этой самой дворянской системе, но и он не выдерживает, пишет, что он бы, Чернышевский, «вытянул бы ее вдоль спины кнутом, ну послал бы он её к чертовой матери». Т.е. разошелся бы с нею, оснований было сколько угодно. «Или уж, по крайней мере, описал бы ее в одном из своих романов всю как есть с этими бесчисленными изменами, со скандалами, с рысканием по квартирам». Действительно, в числе прочих «братьев по делу», не равнодушных к Ольге Сократовне, был и Добролюбов; и дело кончилось тем, что он посватался к ее родной сестре Авдотье, и свадьба, уже совсем решенная, не состоялась только за смертью жениха.
Продолжая сюжет Тургенева, подведём итоги. Ася не вышла за рассказчика, господина Н.Н., – как это по-русски называлось, дело не сладилось. Но Тургенев абсолютно убедительно показывает, что оно не сладилось по Промыслу Божию; что Ася и этот господин Н.Н. абсолютно не пара друг другу, что Асе, с ее воспитанием, с ее неровностями характера, с ее уже надломленной, так сказать, организацией, – нужен муж, который одновременно был бы ей и отцом, нужен муж, который бы ее довоспитывал, восполнил бы ее недостаток воспитания; нужен муж, который бы уже натурализовался заграницей и они бы так заграницей и прожили, потому что для Европы, уже в результате многих революций, особенно революции 48 года, эти сословные перегородки давным-давно все были уже разрушены. Таким образом, тут остается, конечно, только гадать; но, во всяком случае, от брака с господином Н.Н. Господь Асю избавил. Видимо, поскольку она все-таки на попечении у своего брата, ей Господь пошлет русского ли, а может быть, и иностранца, но, во всяком случае, человека несравненно более ей подходящего.
Конец.
В.М.Еремина,
27 февраля 2011 г.
Примечания
1) — Сказали хорошо; просто, не стыдясь и не рисуясь. Кстати: я воображаю, в чувстве человека, который знает и говорит, что он беден, должно быть что-то особенное, какое-то своего рода тщеславие.
— Я ничего этого не испытала по милости сестры; я упомянула о своем состоянии только потому, что к слову пришлось.
— Так; но сознайтесь, что и в вас есть частица того тщеславия, о котором я сейчас говорил.
— Например?
— Например, ведь вы, — извините мой вопрос, — вы бы не пошли замуж за богатого человека?
— Если б я его очень любила… Нет, кажется, и тогда бы не пошла.
— А! вот видите! — воскликнул Аркадий и, погодя немного, прибавил: — А отчего бы вы за него не пошли?
— Оттого, что и в песне про неровнюшку поется.
2) — Брат! — торжественно проговорил Павел Петрович.
Николай Петрович дрогнул. Ему стало жутко, он сам не понимал почему.
— Брат, — повторил Павел Петрович, — дай мне слово исполнить одну мою просьбу.
— Какую просьбу? Говори.
— Она очень важна; от нее, по моим понятиям, зависит все счастье твоей жизни. Я все это время много размышлял о том, что я хочу теперь сказать тебе… Брат, исполни обязанность твою, обязанность честного и благородного человека, прекрати соблазн и дурной пример, который подается тобою, лучшим из людей!
— Что ты хочешь сказать, Павел?
— Женись на Фенечке… Она тебя любит, она — мать твоего сына.
Николай Петрович отступил на шаг и всплеснул руками.
— Ты это говоришь, Павел? ты, которого я считал всегда самым непреклонным противником подобных браков! Ты это говоришь! Но разве ты не знаешь, что единственно из уважения к тебе я не исполнил того, что ты так справедливо назвал моим долгом!
— Напрасно ж ты уважал меня в этом случае, — возразил с унылою улыбкою Павел Петрович. — Я начинаю думать, что Базаров был прав, когда упрекал меня в аристократизме. Нет, милый брат, полно нам ломаться и думать о свете: мы люди уже старые и смирные; пора нам отложить в сторону всякую суету. Именно, как ты говоришь, станем исполнять наш долг; и посмотри, мы еще и счастье получим в придачу.
Николай Петрович бросился обнимать своего брата.
— Ты мне окончательно открыл глаза! — воскликнул он. — Я недаром всегда утверждал, что ты самый добрый и умный человек в мире; а теперь я вижу, что ты такой же благоразумный, как и великодушный.
— Тише, тише, — перебил его Павел Петрович. — Не развереди ногу твоего благоразумного брата, который под пятьдесят лет дрался на дуэли, как прапорщик. Итак, это дело решенное: Фенечка будет моею… belle-soeur {свояченицей (франц.)}.
— Дорогой мой Павел! Но что скажет Аркадий?
— Аркадий? Он восторжествует, помилуй! Брак не в его принсипах, зато чувство равенства будет в нем польщено. Да и действительно, что за касты au dixneuvieme siecle? {в девятнадцатом веке? (франц.).}
— Ах, Павел, Павел! дай мне еще раз тебя поцеловать. Не бойся, я осторожно.
Братья обнялись.
3) Неделю тому назад, в небольшой приходской церкви, тихо и почти без свидетелей состоялись две свадьбы: Аркадия с Катей и Николая Петровича с Фенечкой; а в самый тот день Николай Петрович давал прощальный обед своему брату, который отправлялся по делам в Москву. Анна Сергеевна уехала туда же тотчас после свадьбы, щедро наделив молодых.
4) В окнах марьинского дома зажигались огни; Прокофьич, в черном фраке и белых перчатках, с особенною торжественностию накрывал стол на семь приборов. Неделю тому назад, в небольшой приходской церкви, тихо и почти без свидетелей состоялись две свадьбы: Аркадия с Катей и Николая Петровича с Фенечкой; а в самый тот день Николай Петрович давал прощальный обед своему брату, который отправлялся по делам в Москву. Анна Сергеевна уехала туда же тотчас после свадьбы, щедро наделив молодых.
Ровно в три часа все собрались к столу. Митю поместили тут же; у него уже появилась нянюшка в глазетовом кокошнике. Павел Петрович восседал между Катей и Фенечкой; «мужья» пристроились возле своих жен. Знакомцы наши изменились в последнее время: все как будто похорошели и возмужали; один Павел Петрович похудел, что, впрочем, придавало еще больше изящества и грансеньйорства его выразительным чертам… Да и Фенечка стала другая. В свежем шелковом платье, с широкою бархатною наколкой на волосах, с золотою цепочкой на шее, она сидела почтительно-неподвижно, почтительно к самой себе, ко всему, что ее окружало, и так улыбалась, как будто хотела сказать: «Вы меня извините, я не виновата». И не она одна — другие все улыбались и тоже как будто извинялись; всем было немножко неловко, немножко грустно и, в сущности, очень хорошо. Каждый прислуживал другому с забавною предупредительностию, точно все согласились разыграть какую-то простодушную комедию. Катя была спокойнее всех: она доверчиво посматривала вокруг себя, и можно было заметить, что Николай Петрович успел уже полюбить ее без памяти.
5) Провиденциально (от латин. providentia — провидение) (книжн.). Приписываемый провидению, предопределенный.
6) Житие преп.Серафима Саровского; см.тж. Нилус С.А. «Великое в Малом», о Н.А. Мотовилове.
7) Федченков Вениамин, митрополит. «На рубеже двух эпох», гл.I.
8) 1 Кор. 7:20
9) Лук. 18:27
10) Это так звала она мужа, от слова «каналья».
11) Набоков В.В. «Дар», вставная повесть «О Чернышевском».