Новейшая история Русской Православной Церкви. Лекция №54

Print Friendly, PDF & Email

Список лекций Новейшая история Русской Православной Церкви (1917-2000)

Поместный Собор Русской Православной Церкви 1971 года.

  1. Предсоборный период: июнь 1970 – май 1971 годов. Местоблюстительство митрополита Пимена. Опыт раскрытия кулис: заседание Политбюро (май 1970 года).
  2. Заявление архиепископа Василия Кривошеина священноначалию РПЦ. Предсоборное оживление церковно-общественной жизни – письмо трёх.
  3. Архиерейское совещание 28 мая 1971 года. Ещё раз о приходской реформе 1961 года.
  4. Открытие Собора. Избрание митрополита Пимена (Извекова) XIV‑м патриархом РПЦ.

Патриарх Алексий I в некотором смысле умер вовремя — в апреле 1970 года, то есть, после пражской весны 1968 года. В то же время наше высшее руководство от этой “весны” ещё не очень отошло и особенно Брежнев. Брежнев, напуганный весной 1968 года, именно в это время больше всего желал, чтобы ничего не менялось.

27 лет патриаршего правления (с 1943 по 1970 годы), жалкий конец Хрущева – всё это были знаки, точнее, причины, формировавшие тайную политику советских верхов.

Примерно через месяц после смерти патриарха Алексия I собирается заседание Политбюро в узком составе, где было высказано предложение, что де надо покончить с патриаршеством. На что Косыгин заметил, что “если в России не будет патриаршества, то мы сгорим”[1].

Был ли известен этот эпизод церковноначалию?! — видимо, был. Потому что собор 1971 года сразу же направил приветственное послание Косыгину (одному). Ни Брежневу, ни Политбюро, ни властям, так сказать, а прямо Алексею Николаевичу Косыгину.

Митрополит Пимен в соответствии с завещанием патриарха Алексия I вступает в права первого епископа Русской Православной Церкви. Как уже сложилось при Сергии, Местоблюститель в период между патриаршества – только председатель Синода. То есть, Пимен в согласии с 34‑м апостольским правилом, “ничего не делает без рассуждения всех”, но, однако, постепенно прибирает к рукам бразды правления, оттесняя митрополита Никодима от дел, не имеющих к нему отношения.

В это в Москве время пошли разговоры, что кто бы ни был патриархом, а всем будет распоряжаться Никодим (Ротов). Например, после того, как местоблюститель Пимен принял дела, то сразу же по настоянию Никодима отстраняют двух ближайших людей к патриарху Алексию I Даниила Андреевича Астапова (полу‑келейник патриарха) и Анатолия Васильевича Ведерникова — ответственного референта патриарха. Правда, через некоторое время митрополит Пимен Анатолия Васильевича Ведерникова[2] вернул. Анатолий Васильевич Ведерников – человек, имеющий особое мнение.

Вообще репутация Никодима была двойственной: его крайне не любили в Москве, считали таким полу‑реформатором, прокатоликом, даже говорили, что он продаст нас “красным шапкам” (католическим кардиналам). Никодима не любила и московская традиционно настроенная интеллигенция (в духе Анатолия Васильевича Ведерникова), которая считала, что вот это разрешение причащаться католикам в православных храмах, с известными оговорками, но всё равно, причём и там, где есть католические церкви, – это есть нарушение православных правил. В этом вопросе были все согласны: и такие люди, как Анатолий Васильевич Ведерников и сам митрополит Пимен. Это дело прошло в своё время через Синод без всякого согласия, без всякого единодушия. Пимен говорил всегда, что этот вопрос надо возложить на пастырскую совесть батюшек и это так и делалось, но оформлять это как церковный акт было абсолютно не нужно и только вредно[3].

В июне 1970 года было объявлено, что в конце мая (в начале июня) 1971 года, то есть в Вознесенские дни, состоится Поместный Собор, который будет не только избирать патриарха, но и решать наиболее важные назревшие проблемы, в том числе, и Вселенского Православия.

Сразу же, как в пчелином рое, начинается разноголосое гудение. В Зарубежной церкви тут же начинаются разговоры, что поскольку Русской Православной Церковью управляет КГБ и поскольку официальный представитель РПЦ за границей, всюду вхожий митрополит Никодим – агент КГБ, он де и будет патриархом.

Начинаются всяческие обсуждения в миру и, особенно в больших городах. В Москве – всё более или менее ясно: Пимен – митрополит Крутицкий и Коломенский, служил много и в разных церквах; голос – настоящий густой бас и вся интеллигенция стояла за Пимена. Неофиты ратовали за архиепископа Гермогена Голубева, который в это время жил на покое.

Обе академии: Московская и Ленинградская — разбиваются на партии и именно там была сильна партия Никодима.

Заграничные иерархи, такие, как Василий Кривошеин, — этот часто приезжает в Москву по долгу службы, часто выступает и выступает громко. Василий Кривошеин и задаёт вопрос: “Зачем столько времени ждать?” Ждать год и несколько месяцев, хотя по положению Собора 1945 года после кончины предыдущего патриарха в течение полугода должен был быть собран поместный собор и избран новый патриарх. И никто из постоянных членов Синода не мог ему объяснить это членораздельно.

Но ныне здравствующий протоиерей Виталий Боровой объяснил ему очень по‑свойски, что “мы должны обеспечить единодушие епископата, клира и мирян”. А для этого должна быть проведена разъяснительная работа по всей стране – для этого требуется время[4].

Заграницей не видели и того, что советские наблюдающие органы были тоже в смысле церковном настроены традиционно: новизна, реформаторство и любые поползновения в сторону католиков со стороны митрополита Никодима в наших правящих кругах поддержкой не пользовались. Куроедов оказался такой традиционник, как в своё время Василий II Тёмный. Например, когда Куроедов узнал, что Никодим для своей магистерской диссертации выбрал тему о Римском папе Иоанне XXIII, то возмущался официально: “Какой позор! Неужели он не мог найти какого-нибудь православного патриарха или митрополита для своей диссертации?”

Не надо думать, что люди были равнодушны к делам, происходящим в Церкви. Василий Кривошеин вспоминает, что в самолёте какой‑то инженер (Василий Кривошеин никогда не переодевался в мирскую одежду) заговорил с ним и сразу по вопросу о патриархе. Да и лейтенант пограничник при пересечении границы вызвал своего начальника, который специально пришел, чтобы пообщаться с Василием Кривошеиным по поводу предстоящего собора. Василию Кривошеину это всё страшно понравилось – все интересуются делами Церкви.

После получения официального приглашения на Собор в апреле 1971 года Василий Кривошеин пишет ответное письмо на имя Никодима, как председателя ОВЦС.

“19 апреля 1971 года, Брюссель

Христос Воскресе!

Сообщаю Вам, что мною было своевременно получено письмо Высокопреосвященнейшего патриаршего Местоблюстителя митрополита Крутицкого и Коломенского Пимена от 6 марта 1971 года (№№) с приложением информации о работе подготовительной комиссии.

Сегодня я получил в дополнение письмо Преосвященного Ювеналия (Пояркова) от 12 апреля 1971 года с дополнительной информацией о заседании той же комиссии, подписанной Высокопреосвященнейшим митрополитом Алексием[5].

По поводу сообщаемых сведений считаю своим долгом высказать своё мнение.

  1. Приветствую всецело решение о созыве архиерейского совещания перед открытием Поместного Собора. Выражаю твёрдую надежду, что в нём будут все правящие епископы русской Церкви, в том числе и проживающие за границей”.

Надо заметить, что постфактум официально во всех патриархийных документах собрание 1961 года стали называть не архиерейским собором, а только архиерейским совещанием, так как не все епископы Русской Православной Церкви получили на него приглашение. Епископы, которые принимали участие в совещании фактически оказались в западне – они приехали на празднование Сергия летнего, а им объявили, что они – на соборе.

Объяснялось это тем, что дело о новом приходском уставе касается РПЦ только в пределах СССР. За границей устраивают приходскую жизнь применительно к местным условиям и там эти постановления не действительны.

Другое дело, что архиерейский собор или собрание принял решение о вступлении Русской Православной Церкви во Всемирный совет церквей (ВСЦ), и это касалось не только епархий, находящихся на территории СССР, но всей канонической территории РПЦ.

Если собор 1961 года именовать совещанием, то его решения не могут быть обязательными или они должны пройти утверждение на поместном соборе. На таком решении настаивает и Куроедов, который считал, что решения собора 1961 года должны быть подтверждены предстоящим собором.

“2. Должен сказать, что я не могу согласиться с постановлением подготовительной комиссии об избрании патриарха посредством открытого голосования. Поскольку этот выбор носит личный характер и только тайное голосование может обеспечить подлинную свободу выборов. (Комиссия просто постановила воспользоваться прецедентом Собора 1945 года, когда Алексий I был единственный кандидат и за него тогда голосовали открыто – В.Е.). Только тайное волеизъявление может придать выборам патриарха неоспоримый характер. (курсив архиепископа Василия – В.Е.) Аргументы, выдвигаемые в пользу открытого голосования, представляются мне малоубедительными.

  1. Ещё менее приемлемым для меня является предложение группы архиереев о выдвижении только одного кандидата в патриархи в лице митрополита Пимена. Все мы с глубочайшим уважением и искренней любовью относимся к Высокопреосвященному Местоблюстителю, высоко ценим его заслуги перед Русской Церковью, считаем его достойным кандидатом в патриархи, но ограничить выбор будущего патриарха одним лицом я считаю совершенно не допустимым. Выборы превращаются в чистую формальность и нечего собирать собор, чтобы эту фиктивную формальность проделать.

Более того, считаю, что система единой кандидатуры оскорбительна и унизительна как для членов собора, вынужденных голосовать против своей воли, так и для самого кандидата – ведь он будет выбран не за свои достоинства, а потому, что ни за кого другого нельзя будет проголосовать.

  1. Мысль о том, что решение так называемого архиерейского собора 1961 года должны быть внесены на рассмотрение предстоящего поместного собора можно только приветствовать, но не в смысле, конечно, их “поддержки” и “утверждения”, а наоборот: необходимо их критически пересмотреть, исправить и даже частично отменить в целях согласования с каноническим строем Православной Церкви и потребностями церковной жизни”.

Речь идёт о церковных канонах. Пимен имел привычку и долголетний навык о своих мнениях помалкивать, а Никодим Ротов постоянно ратовал в защиту этих решений – о реформе приходской жизни — 1961 года. Василий Кривошеин был вынужден указать ему на нарушение 41‑го апостольского правила:

  1. Повелеваем епископу иметь власть над церковным имением. Если дрогоценные человеческие души ему вверены быть должны, то кольми паче о деньгах заповедать должно, чтобы он всем распоряжался по своей власти, и требующим чрез пресвитеров и диаконов подавал со страхом Божиим, и со всяким благоговением; так же (если потребно) и сам заимствовал на необходимые нужды свои и странноприемлемых братий, да не терпят недостатка ни в каком отношении. Ибо закон Божий постановил, чтобы служащии алтарю, от алтаря питаются, ибо и воин никогда не подъемлет оружия на врага на своем пропитании.

Таким образом, постановления 1961 года были приняты в нарушение 41‑го апостольского правила и предстоящий собор 1971 года мог признать архиерейское совещание – собранием разбойничьим, поскольку нарушает священные каноны Церкви.

“5. Наконец, собор должен рассмотреть решение Священного Синода от 16 декабря 1969 года о допущении к Таинствам Православной Церкви римо‑католиков. Своей неясностью оно внесло немалое смущение в умы православных верующих и дало повод другим православным автокефальным церквам жестоко нападать на Русскую Православную Церковь, что немало повредило её доброму имени.

  1. Поэтому считаю необходимым пересмотреть и уточнить на предстоящем поместном соборе синодальное решение в целях сохранения чистоты православия и ограждения нашей Церкви от нападок на неё недругов.

Испрашивая Ваших братских и святых молитв, остаюсь с любовью о Господе Воскресшем, Василий, архиепископ Брюссельский и Бельгийский”.

Письмо – довольно суровое. Василий Кривошеин хотя и просил Никодима сообщить об этом письме российскому епископату, но, в отличие от пушкинского героя, не понадеялся на русское “авось” – долго прожил за границей. Поэтому Василий Кривошеин послал копии патриаршему Местоблюстителю Пимену и архиереям, в которых он видел своих — если не единомышленников, то, во всяком случае, сочувственников. Таковыми оказались: Минский Антоний (Мельников) (умер на Ленинградской кафедре), Новосибирский Павел, Рижский Леонид (Поляков), Саратовский Пимен (бывший наместник Лавры называемый Пимен Тощий) и, по долгу службы, всем архиереям РПЦ, несущим службу за границей. А именно, Экзарху Западной Европы митрополиту Антонию (Блюм), епископу Петру Корсунскому, управляющему патриаршими приходами во Франции, епископу Дионисию Роттердамскому и, зная, что представители Православной Церкви Америки будут присутствовать на соборе, послал копию архиепископу Сан-Францисскому Иоанну (Шаховскому).

“От всех, кто жил на Западе, я получил самые одобрительные и сочувственные ответы и отзывы на моё письмо митрополиту Никодиму”.

Таким образом, совершается противостояние – было ясно, что на соборе предстоят горячие дискуссии. К этому времени активизируются миряне и готовят на собор открытое послание; и одно из таких открытых посланий на соборе имело ход.

Трое: один мирянин (Пётр Фомин), один священник и иеродьякон – написали так:

“Нельзя молчать, когда общеочевидной стала чрезвычайно возросшая опасность со стороны организованных сил мирового сионизма и сатанизма. Агенты сионизма и сатанизма, используя взаимное недоверие и подозрительность, искусственно создают трения между Церковью и государством с целью общего их расслабления. Эти извечные враги Православной Церкви и нашего отечества путём тенденциозного подбора и искажения фактов стремятся представить действия отдельных лиц в период смуты и нестроений как деяния всей Церкви.

Тёмные силы зла уже привели западное христианство к глубокому духовному кризису, о котором официально известил папа Павел VI. Ныне общеочевидной истиной стал тот факт, что мировой сионизм ведёт коварную борьбу и против нашего государства извне и изнутри”.

Во второй части письма сказано так:

“Святейшие патриархи Сергий и Алексий глубоко осознали важность установления и развития здоровых и искренних отношений между Церковью и государством в новых условиях.

Одной из первых задач нашего времени является изыскания способов практического сближения с государством на основе доброй воли, общих интересов и искренности, патриотического долга и полного невмешательства во внутреннюю жизнь Церкви. Этому в значительной мере способствовал бы подбор лиц, осуществляющих посредничество между Церковью и государством. Здесь необходимо учитывать характер и зрелость национально-патриотического самосознания.

В настоящее время все люди доброй воли признают, что Русская Православная Церковь была и остаётся великой духовно-нравственной силой, воспитывающей своих чад в духе нелицемерного патриотизма и верности родине.

Суть затруднений, возникших вследствие подрывной деятельности исконных врагов христианства и отечества: острый недостаток в священнослужителях, псаломщиках и регентах, что ставит епархиальных архиереев в крайне затруднительное положение в смысле строго канонического подбора и руководства клиром; недостаток богословской и богослужебной литературы; недостаток в монастырях, пребывание монахов и монахинь в миру; недостаток в храмах, что в ряде больших городов и населённых пунктах приводит к распространению сектантства и другим болезненным явлениям. Болезненно отражается на формировании детской души, отсутствие обучения детей христиан Божию Закону.

В этих условиях назрело время ходатайствовать перед высшими органами Советской власти о расширении прав и возможностей, предоставляемых нашей Церкви Советским законодательством с учётом опыта братских христианских церквей в ряде дружественных нам, государств Восточной Европы.

Сознавая своё недостоинство, припадаем к Вашим стопам и смиренно молим великодушно простить наше дерзновение и внять нашей усердной мольбе.

иерей Георгий Петухов, Московская область, город Загорск,

иеродьякон Варсонофий (Хайбулин), город Гороховец,

мирянин Пётр Фомин, город Москва”.

Это послание прочёл Василий Кривошеин и у него, как он выразился, было двойственное впечатление – “дикость и нелепость первой его части, с его мифами о сатанизме и сионизме в стиле “Протоколов сионских мудрецов”, препарированных, однако так, чтобы в ней ничего не было антисоветского; и серьёзность второй части с её списком необходимых церковных реформ и пожеланий.

Это письмо было опубликовано за границей, и Никита Струве склонен был считать, что первая часть была написана для отвода глаз. Не думаю, что это было так. Не сомневаюсь в искренности авторов в первой части, она выражает их убеждения, довольно распространённые в современной России”.

Власти не обратили на это письмо никакого внимания – решили, что раз это письмо к собору, то это всё – внутреннее дело Церкви.

На соборе, хотя некоторые и выражали мнение о неуместности, никто из подписавшихся не получил никакого осуждения. Письмо не внесли в материалы собора.

Перед собором начинается тихая оппозиция русского епископата: три епископа РПЦ подали в предсоборную комиссию особое мнение.

Записку подписал, прежде всего, архиепископ Иркутский Вениамин Новицкий, человек, просидевший 12 лет, во время хрущевских гонений призывавший к мученичеству. Записка была очень мягкая – он требовал, чтобы настоятель храма был членом приходского совета и обязательно членом двадцатки[6].

Довольно резкую записку подал Павел Новосибирский и его “затаскали” по церковным и гражданским кабинетам и всякий раз наказывали. Павла то ли обварили кипятком, то ли отравили ядом, который давал симптомы, похожие на ожоги, но он из‑за болезни так и не смог присутствовать на соборе.

Престарелый иерарх Кассиан Костромской тоже подал записку. Был в оппозиции и Леонид Поляков (архиепископ Рижский) и Михаил Чуб, епископ Астраханский. То есть, лучшие представители епископата явно, вслух выражали протест против антиканонических постановлений 1961 года. (Проснулись, так сказать).

28 мая в Новодевичьем монастыре состоялось архиерейское совещание. На нём очень резко выступил Василий Кривошеин с протестом против постановлений 1961 года, которые (по его мнению) разрушают единство епископата, клира и мирян.

По постановлению 1961 года: миряне – сами по себе, а епископат – тоже сам по себе. Священник, хотя и присылался из епархии, но фактически становился наёмником приходского совета и его можно было выгнать без согласия архиерея.

Василий Кривошеин осенью 1970 года специально приезжал в Москву, чтобы пообщаться с мирянами и ему лучше всего сказал староста Елоховского собора, что Никодим в патриархи не годится, ему всего 41 год, а “патриарх – это ведь отец”. Кроме того, недовольство Никодимом было слишком велико. Василий Кривошеин стал хотя бы для себя мысленно подбирать кандидатуры. Вот может быть культурный архиерей Антоний Мельников (личная библиотека насчитывает 7 тысяч томов и т.д.). Но даже в среде епископата ему сказали, что Антоний робок, слабохарактерен, да ещё и карьерист. Среди престарелых епископов был митрополит Иосиф Чернов (82 года, 20 лет отсидел), но Иосиф отказался, так как он имел дореволюционное начальное образование.

Василия Кривошеина отговаривали выступать на соборе по поводу постановлений 1961 года и, особенно на него подействовала отповедь Антония Блюма, который прямо сказал, что многие в оппозиции, но на соборе они вряд ли будут говорить. “Если Вы выступите, то, что получится? Вы – за границей, где Вам там ничто не угрожает, окажетесь героем, а они, здесь живущие, окажутся трусами и предателями. Давайте не будем говорить совсем”.

Было выработано некоторое “соломоново” решение. От епископов на соборе требовалась личная подпись только под актом об избрании Пимена XIV‑м патриархом РПЦ, а все остальные документы были безличны. Поэтому те, кто имел особые мнения, могли его подать и оно оставалось в анналах истории — и всё.

Василий Кривошеин по поводу своего выступления посоветовался с Иосифом Черновым и Иосиф сказал, чтобы он выступал, несмотря на неприятности, сказать надо. “Кто Вас отговаривает от выступления, тот – сволочь”.

Был ли какой‑то смысл, например, в смысле церковного строительства в этих постановлениях 1961 года?

Раньше многие считали, что то собрание архиереев 1961 года было разбойничьим, сейчас иное. То, что не мог знать и на что рассчитывать патриарх Алексий (и будущий патриарх Пимен) так это массовый приток в Церковь оппозиционной интеллигенции. И они гонимы были в Церковь ни личными несчастиями или искали в Церкви утешения, они не были привлекаемы в Церковь каким‑то светом, например, или красотой церковных богослужений – это редчайшие исключения. Большинство пришло в Церковь в отвращении к советской действительности. В атмосфере брежневской лжи и показухи они чувствовали себя буквально в дерьме. То есть они шли в Церковь как униженные и оскорбленные и шли к духовенству тоже униженному и оскорблённому. Вряд ли они бы пошли к благополучному духовенству. Одни униженные и оскорблённые нашли других и это пробудило к жизни какой‑то тайный язык, который помог людям научиться выражать и истинность Православия.


[1] Косыгин — сталинской школы и хорошо известно, что он посещал Марию Маковкину, которая была духовным другом Алексия I.

[2] Один из моих церковных воспитателей – В.Е.

[3] В 1986 году это постановление будет приостановлено, а потом и вовсе отменено.

[4] На нынешнем языке это называется “предвыборная агитация”, стало быть, она и была. – В.Е.

[5] Нынешний патриарх.

[6] На соборе 1988 года были отменены постановления 1961 года, подтверждённые в 1971 году и настоятель храма стал членом и приходского собрания и приходского совета.