Список лекций Новейшая история Русской Православной Церкви (1917-2000)

“Программа Духа Святого”. Патриарх Сергий.

1. 22 июня 1941 года[1] – День всех святых в земле Российской просиявших. Послание митрополита Сергия от 22-го июня 1941 года. Второе послание от 14-го октября 1941 года.
2. Эвакуация в Ульяновск. “Москва в Ульяновске”. Восстановление Патриаршего Священного Синода.
3. Исторический ночной разговор в ночь на 5 сентября 1943 года. Загадка Сталина.
4. Избрание и интронизация патриарха Сергия. “Моя программа – программа Духа Святого. Мы живем по нужде каждого дня”.

22 июня 1941 года – День всех святых в земле Российской просиявших. Этот праздник был в еще допетровской Руси и именно во второе воскресение по Пятидесятнице. Приказом Петра I этот праздник был исключен из церковного обихода; восстановлен на Соборе 1917-1918 года. И по заказу Собора Афанасий Сахаров сочинил стихиру Праздника – “Русь святая, храни веру православную, в ней же утверждаемся”[2].

Так как 22 июня было воскресенье, то митрополит Сергий в этот день служил, и он узнал о том, что началась война, только вернувшись к себе на Старую Басманную. (Можно представить, как он служил, ведь наверняка в это время в храме шептались). Митрополит в тот же час сел за пишущую машинку и отпечатал следующее послание, которое сразу же прочли во всех церквах страны. Поразительно, как он его озаглавил: “Пастырям и пасомым Христовой Православной Церкви”. Не “Русской Православной”, а сразу (имя!) “Христовой Православной Церкви”. Сказано так:

В последние годы мы, жители России,[3] утешали себя надеждой, что военный пожар, охвативший едва не весь мир, не коснется нашей страны; но фашизм, признающий законом только голую силу и привыкший глумиться над высокими требования чести и морали, оказался и на этот раз верным себе.

Фашиствующие разбойники напали на нашу родину. (…) Не в первый раз приходится русскому народу выдерживать такие испытания. С Божией помощью, и на сей раз он развеет в прах фашистскую вражескую силу. Наши предки не падали духом и при худшем положении, потому что помнили не о личных опасностях и выгодах, а о священном своем долге перед родиной и верой, и выходили победителями. Не посрамим же их славного имени и мы православные, родные им по плоти и по вере[4].

И, наконец:

Православная наша Церковь всегда разделяла судьбу народа.[5] Вместе с ним она и испытания несла и утешалась его успехами. Не оставит она народа своего и теперь. Благословляет она небесным благословением и предстоящий всенародный подвиг.

Заканчивает послание Сергий так.

Церковь Христова благословляет всех православных на защиту священных границ нашей родины. Господь дарует нам победу.

Патриарший местоблюститель, смиренный Сергий, митрополит Московский и Коломенский.

Это послание Сергия вышло в первый день, а послание Сталина — “Братья и сестры” позднее, уже 3 июля.

Достаточно долго скрывались письма митрополита гор Ливанских Илии (Сирия, Антиохийский Патриархат) к Сергию и к Сталину. Все эти письма целы. Письма (переведенные) к Сталину находятся в государственном архиве и там упоминаются вещи и церковного и государственного характера. Например, еще задолго до блокады в письмах было сказано, что Ленинград сдавать нельзя. Из вещей церковных было сказано, что перед каждым большим сражением должен служиться молебен, что храмы, которые не успели разрушить, надо открыть и священнослужители должны быть призваны к своему служению, что вокруг Ленинграда надо совершить крестный ход с Казанской иконой Божией Матери.

Другое свидетельство, но только устное, Анатолия Васильевича Ведерникова – бессменного секретаря патриарха Алексия I, который прямо говорил, что еще в сентябре 1941 года, когда вся оборона рухнула, Сталин распорядился запереть Сергия Страгородского вместе с келейником в Успенском соборе Кремля, чтобы он там молился перед иконой Божией Матери Владимирской (икону на это время перенесли туда). Сергий пробыл в Успенском соборе трое суток.

Бои за Москву относятся к ноябрю-декабрю 1941 года (начало контр‑наступления под Москвой относится к 5 декабря 1941 года, в попразднество Введения во храм Пресвятой Богородицы); (в письмах митрополита Илии было сказано, что Москву не сдадут. И в день Покрова Божией Матери Сергий обращается со вторым посланием. Начало этого послания более спокойное.

Божией милостью патриарший местоблюститель, смиренный Сергий, митрополит Московский и Коломенский, православной и боголюбивой пастве московской желает мира и в вере преуспеяния.

То есть все сказано с пастырской властью.

Вторгшийся в наши пределы коварный и жестокий враг, по-видимому, напрягает все свои силы. Но не в первый раз русский народ переживает нашествие иноплеменных, не в первый раз ему принимать и огненное крещение для спасения родной земли.

Силен враг, но “велик Бог земли русской”, как воскликнул Мамай на Куликовом поле, разгромленный русским воинством. Господь даст – придется повторить этот возглас и теперешнему нашему врагу. Над нами покров Пресвятой Девы Богородицы, всегдашней Заступницы русской земли. За нас молитвы всего светозарного сонма святых, в земле нашей воссиявших. С Божией помощью и в эту годину испытаний наш народ сумеет по-прежнему постоять за себя и рано или поздно, но прогонит прочь наседающего чужанина.

Дальше идет о православных священнослужителях, которые желают оказать лояльность захватчикам. Сказано так.

Ходят слухи, которым не хотелось бы верить: будто есть и среди наших пастырей лица, готовые идти в услужение к врагам нашей родины и Церкви; вместо святого креста осеняться языческой свастикой. Не хочется этому верить, но если бы вопреки всему нашлись такие пастыри, я им напомню, что святой нашей Церкви, кроме слова увещания, вручен Господом и духовный меч, карающий нарушителей присяги[6]. Во имя этой от Бога данной мне власти, я, как архиерей, имеющий силу вязать и решить, призываю к покаянию всех, поколебавшихся из-за страха ли, или по другим причинам; а тех, которые покаяться не хотят, объявляю запрещенными в священнослужении и предаю церковному суду для еще более строгого вразумления. Бог поруган да не будет.

В тот же день, когда было выпущено это воззвание, к нему явились по личному приказу Сталина – Сергию было велено собираться в эвакуацию. Предлагали Оренбург, но Сергий сразу же попросил, чтобы не так далеко; тогда был выбран Ульяновск (бывший Симбирск).

В Ульяновск ехали пять дней, так как во время переезда Сергию стало плохо. Его исповедовали (покаяние его принял митрополит Николай Ярушевич) и причастили запасными дарами. Тогда же было составлено завещание: права и обязанности предстоятеля Русской Церкви должен был воспринять митрополит Ленинградский Алексий (Симанский). Но уже наутро Блаженнейшему полегчало; наконец, 19 октября 1941 год, в воскресенье, поезд прибыл в Ульяновск. В Ульяновске в то время не было епархии (она была уничтожена); ни кафедрального собора, ни дома, где мог бы остановиться Сергий, да и была только одна церковь.

Церковь была при кладбище и там служил один иеромонах (рукоположения законного), который был (по словам Краснова-Левитина) когда-то у обновленцев; потом у григориан, а потом уже и сам не знал, куда он принадлежит. Услышав, что явился Блаженнейший Сергий, он немедленно изъявил свою покорность; был немедленно принять в общение, а для церкви был взят не разрушенный католический костел. Костел переосвятили, воздвигли в нем в два дня иконостас и освятили во имя Казанской Божией Матери. Нашелся и двухэтажный дом, который и стал “Москвой в Ульяновске”.

Из вдовых протоиереев Сергий хиротонисает несколько человек; сформирован новый Патриарший Синод:

Алексий, митрополит Ленинградский; Николай, митрополит Киевский и Галицкий; Андрей (Комаров), архиепископ Казанский[7]; Лука (Войно-Ясенецкий), архиепископ, бывший Ташкентский; Алексий (Палицын), архиепископ Куйбышевский; Сергий (Гришин), архиепископ Горьковский и Арзамаский; Алексий[8] (Сергеев), архиепископ Рязанский; Иоанн (Братолюбов), архиепископ Ярославский и Ростовский; Варфоломей (Городцов), архиепископ Можайский; Стефан, епископ Уфимский; Георгий, епископ Вологодский, и Питирим[9] (Крылов), епископ Калужский.

В 1918 году было сделано предсказание, что когда Германия возьмется за меч, то придет избавление. Был такой иеромонах Аристоклий, настоятель Афонского подворья (Афонского Пантелеимонова монастыря), которого Господь прибрал в том же 1918 году. Но многие его духовные чада (и у нас и за рубежом) это предсказание разнесли, но надо сказать, что понимали все по-своему. Например, Иоанн Шаховской в июне 1941 года пишет статью “Близок час”[10] и там было сказано: “Перед своей кончиною в Москве в начале большевизма афонский старец праведный отец Аристоклий сказал буквально такие слова, записанные людьми, автору этих строк близкими (то есть, самому Иоанну Шаховскому – В.Е.), – спасение России придет, когда немцы возьмутся за оружие, и еще пророчествовал – надо будет русскому народу пройти через многие еще унижения, но в конце он будет светильником веры для всего мира”.

Пророчества и читаются и воспринимаются и усваиваются Святым Духом. Если Его нет, то они с неизбежностью искажаются и сбываются слова Господни в 29-й главе пророка Иеремии: “Они пророчествовали, а Я им не говорил”.

Иоанн Шаховской далее пишет так: “Обессиленные и закрепощенные по лагерям, колхозам и совхозам русские люди были бессильны подняться против международной атеистической силы, засевшей в Кремле. Понадобилась профессионально военная, испытанная в самых ответственных боях, железно-точная рука германской армии, ей поручено ныне сбить красные звезды со стен русского Кремля и она их собьет, если русские люди не собьют их сами”.

Позднее Иоанн Шаховской будет давать сам этим своим строкам, так сказать, непрямое толкование: с одной стороны, он в 1945 году расскажет в Париже о том, что какие плохие были немцы, а потом скажет так: “Мне казалось, что мои слова должны были ободрить и укрепить те русские сердца, которые впали в это время в уныние и в недоумение, устрашенные огромной движущейся на русский народ лавиной Германии, ставившей себе целью порабощение народов. Более, чем кто-либо, мы видели дух тогдашней Германии и менее кого-либо могли желать военно-политической победы языческой идеологии нацизма в своем собственном доме. Его окончательная победа казалась невозможной именно в силу совершенно утопических им поставленных целей – истребление христианства и в Германии и в мире”[11].

Далее Иоанн Шаховской приводит положение одного из молодежных нацистских руководителей, который заявил так: “Мы не говорим христианству, что оно умирает, как не говорят этого умирающему больному”.

Тем временем в России дела шли своим чередом. Руководство церковью осуществлялось даже в осажденном Ленинграде, которого не покидал митрополит Алексий, но ему удавалось вылететь в Ульяновск несколько раз (то есть воздушная связь Ленинграда с “большой землей” не прерывалась ни на один день).

Прошла Сталинградская битва, которая закончилась в Богоявленские дни 1943 года; прошла Курско-Орловская операция – на нее Сергий дал благословение накануне начала боевых действий, в день своих именин: 11 июля (н.ст.); 25 августа 1943 года Жуков был у Сталина с последним докладом о завершении Орловско-Курской операции.

Хотя Сергий неоднократно просил дать разрешение для возвращения в Москву, но разрешили ему вернуться только в конце августа.

В свое время один советский историк (М.В. Шкаровский) сделал предположение, что Сергия эвакуировали, чтобы в случае, если немцы займут Москву, то чтобы он не передался немцам. Это предположение примерно такого же рода, как предположение о Феодоре Студите, что он передастся самозванцу Фоме Славянину в 821-822 годах, поэтому его в 821 году перевезли с о. Принкино вновь в Константинополь.

Так или иначе, в Москве собрали трех митрополитов, которым было запрещено отлучаться из Москвы.

В записках (довольно подробных) полковника госбезопасности Георгия Карпова, который надзирал за церковью с 1943 года по 1965 год, приведены такие данные: “4 сентября 1943 года Сталин находился на даче в Кунцево (Сталин после самоубийства Аллилуевой Кремля не любил, поэтому постоянно пребывал на дачах); с утра он был замкнут, но ближе к обеду увлеченно заговорил о церкви. Приглашены были Молотов, Берия и Карпов – начальник отдела НКГБ, осуществлявшего негласный надзор за деятельностью Русской Православной Церкви[12]. При молчаливом участии Молотова и Берии Сталин провел остаток дня в беседе с Карповым. Разговор шел о православной Церкви, о личных судьбах и подробностях быта иерархов; последнее особенно касалось митрополита Сергия”.

Затем Карпов записывает конкретику диалога.

Сталин – Нужно создать специальный орган, который бы осуществлял связь с руководством Церкви. Какие у Вас предложения?

— Полагаю, что надо организовать при Верховном Совете Союза ССР отдел по делам культов.[13]

— Этого делать не следует. Речь идет об организации специального органа при правительстве Союза и речь может идти об образовании или комитета или совета. Что Вы думаете по этому поводу?

— Я затрудняюсь дать определенный ответ на этот вопрос.

— А я думаю так. Надо организовать при правительстве Союза совет, который мы назовем “Советом по делам Русской Православной Церкви”. Совет будет осуществлять связь между правительством Союза и патриархом. Он (т.е. Совет) не должен принимать самостоятельных решений, а докладывать те или иные вопросы правительству и, лишь получив по ним указания правительства, приступать к их решению. (Иными словами, отныне вопросами Церкви Сталин решил заниматься сам).

Упоминание Сталина о патриархе было немедленно подхвачено, то есть он все решил заранее, раньше, чем кто-либо его попросил. Уже после этого через два часа владыки Сергий, Алексий (Симанский) и Николай (Ярушевич) были приглашены в Кремль.

Десять страниц архивного дела раскрывают подробности двухчасовой беседы (1 час 55 минут) председателя СНК и Верховного главнокомандующего с митрополитами. Беседа происходила в ночь на 5 сентября 1943 года (закончилась в 1 час ночи): это – день отдания Успения Божией Матери, это день памяти священномученика Иринея Лионского – апологета и автора фундаментального труда “Против ересей” (пострадал в 202 году) и это день памяти святителя Калинника, исповедника, патриарха Константинопольского, вывезенного из Константинополя в Равенну и там замурованного заживо в стене (710 год)[14].

Это именно тот самый день и другого трудно себе представить.

Загадку Сталина лучше всего описывает Солженицын в романе “В круге первом”[15]. Солженицына невозможно представить как поклонника Сталина, но у него уж как-то легко (понятно, что творческие энергии – энергии Духа Святого) проходит, что гонения на Церковь Сталин никогда не одобрял – “и раньше не надо было, это при Ленине завели”.

И уже совсем не оставляет сомнения поведение Сталина в первые недели войны (до отъезда в Куйбышев). Сталин прекрасно знал, чтό его ждет, так как в это время немецкое радио вовсю объясняло о злодее мира, убийце и Ленина, и Кирова, и всех своих соратников; он знал, что его ждет показательный международный суд и виселица; и Сталин молился (молился в пустой угол, стоя на коленях, а икон не было)[16]. Сейчас уже не кажется парадоксальным, что Сталин был-таки верующий; например, он у грузинского католикоса просил благословения на коленях (после 1943 года: после канонического присоединения Грузинской Православной Церкви, так как Грузинская Православная Церковь была в отколе с 1918 по 1943 годы). Поэтому то, что он дал обет, что если опасность минует, то он восстановит Церковь (и гнать не даст и сажать не даст) – это он потом исполнил с буквальной точностью. Именно поэтому он призвал митрополитов только после Курской дуги, так как сам, будучи военным человеком, долго сомневался в победе.

Даже такие люди, как отец Иоанн Мейендорф, отмечали, что Сталин был “парадоксально верен” своим обязательствам; Сталин вовсе не любил нарушать свои обязательства, так как он, в сущности, любил уважать самого себя и нарушить обязательства относительно Церкви – это было бы и оскорблением Бога и неуважением к самому себе.

Сам диалог Сталина с тремя митрополитами известен с большими подробностями. Прежде всего, субъект диалога был митрополит Сергий. Любопытен характер сталинской беседы; его первый вопрос был: — Что я могу сделать для Церкви? Тогда было сказано, что Церковь уже 18-ть лет лишена возглавления, что надо собрать архиерейский собор для избрания патриарха.

Дальше следует неожиданный вопрос (казалось бы) со стороны маршала Советского Союза и председателя СНК: — А как он будет называться?

Сергий восстановил прежнее название: с 1589 года по 1700 год – “патриарх Московский и всея Руси”, а страна называлась СССР.

Был задан вопрос о сроках, о времени собрания собора. (Ведь только специальный пропуск давал возможность пользования транспортом). И Сергий сказал, что нужен месяц-полтора для того чтобы собрать людей в военное время и услышал следующий вопрос: — А нельзя ли проявить большевистские темпы? И велел уже Карпову – в три дня.

На собор съехались 19 иерархов (притом среди 19-ти человек, собравшихся на собор, были и те, которые или отбывали ссылку, или были выявлены в лагерях и немедленно привезены) и собор произошел в день Владимирской иконы Божией Матери; это день чудесного отражения Тамерлана от русской земли, когда во главе небесного воинства ему явилась Пречистая Дева и сказала: “Оставь русскую землю, иначе я буду не в состоянии избавить тебя от бедствий”. И Тамерлан со словами: “И так мы не одолеем их” (потому что небесные воины стали поражать его огненными мечами) — приказал отступление.

На Соборе 8 сентября 1943 года выслушали доклад Сергия о положении Церкви и, в частности, во время войны; и доклад Алексия (Ленинградского митрополита) о том, что фактическим предстоятелем является митрополит Сергий и только ему надлежит стать 12-м патриархом Русской Православной Церкви.

Сама интронизация патриарха Сергия произошла четыре дня спустя 12 сентября 1943 года, в день памяти Александра Невского, как раз того самого благоверного князя, который дважды ездил в Орду и в Каракорум и всякий раз пытался отвести карающий меч Орды от голов русского народа.

Итак, 1943 год предопределил уже многое другое. Среди прочих нужд Сергий высказал и свое печалование – вернуть из мест заключения, мест лишения свободы таких-то, таких-то. Сергий помнил не только архиереев, но и среднее духовенство и даже младший клир, то есть всех, кого он носил в сердце.

Почти все, о ком печаловался Сергий, к тому времени уже перешли в загробный мир. Поэтому жизнь Сергия оставалась медленным истеканием кровью; и помысл Антония неизменно пребывал с ним – все спасутся, только я погибну. Но в то же время Сергий прекрасно понимал, что Господь его избрал – Он вручил ему этот крест и крест надо было донести до конца.

Собственно, в 1942 году Сергию исполнилось 75 лет, и он уже говорил, что живет сверхурочно; но дел еще предстояло много.

В это время Сергия второй раз посетили иностранные корреспонденты. Первый раз в 1930 году корреспонденты посещали Сергия в погоне за сенсацией; в 1943 году Сергий сказал им то, что дает только Святой Дух: на вопрос – Ваша теперь программа (после интронизации) — он отвечал – “Моя программа – программа Духа Святого; мы живем по нужде каждого дня”.

И каждый день приносил действительно свои запросы; действительно сразу же был открыт журнал, в котором была напечатана классическая статья Сергия против ватиканского догмата – “Есть ли у Христа наместник на земле?” И он прямо сказал, что идея о наместничестве не лишена тонкого кощунства, которое как будто опровергает слова Христовы: “И Аз с вами до скончания века. Аминь”.

И не только это. Нужно было сразу же, как они договорились со Сталиным, открыть пастырско-богословские курсы. Сталин предлагал открыть сразу же семинарии и академии, но ему было с большим достоинством отвечено – у молодежи еще не сформировано нужное мировоззрение для такого образования. И Сталин проглотил эту пилюлю и сказал, что “если хотите с курсов, начинайте с них. Но правительство не будет возражать и против открытия и семинарий и академий”.

Программу для пастырско-богословских курсов Сергий разрабатывал сам; продолжал творить чин 12-ти псалмов каждый день в 3 часа ночи и каждый день вставал в 6 утра; но теперь к Сергию по приказу правительства был приставлен врач, который посещал его каждое утро. Патриархии была предоставлена усадьба в Чистом переулке – это бывшее немецкое посольство немецкого посла Шуленбурга (в эти же дни правительством Гитлера расстрелянного).

Позднее уже преемнику Сергия Алексию Сталиным было подарено имение в Переделкине на вечный помин души (тáк это понял патриарх Алексий).

Казалось бы, что в церковно-государственных отношениях произошел очень существенный фазовый переход; казалось бы, Сталин принял на себя функции “епископа внешних дел”, как выражался Константин Великий. Например, такие вещи, как государственные автомобили, прикрепленные к Патриархии, государственная охрана, продукты — были предусмотрены. Наконец, был приказ, по которому духовенство направлялось в Патриархию; и тех, которых Патриархия принимала, сажать было запрещено. До этого Церковь шла “на общих основаниях”, теперь Церковь была поставлена Сталиным отдельной строкой.

Сергий прекрасно понимал, что все, что происходит в стране, есть Божий путь – Господь ведет русский народ к предназначенной ему цели. Сергий был патриархом менее года – в пасхальные дни 1944 года Господь его приберет. Поэтому ему надо было сделать очень много. Сергию дали понять, что Сталин считается себя членом Грузинской Православной Церкви; и тут Сергию понадобилось его виртуозное владение церковными канонами.

Сам акт 1801 года, лишивший Грузинскую Православную Церковь автокефалии, был бесспорно канонически не законный: ибо противоречит 8-му правилу III Вселенского Собора о неприкосновенности церковных прав каждой епархии, однажды ей присвоенных: “Итак, святому и вселенскому собору угодно, чтобы всякая епархия сохраняла в чистоте, и без стеснения, сначала принадлежащие ей права, по обычаю издревле утвердившемуся”. Синод в 1943 году отменил этот акт и была восстановлена автокефалия Грузинской Православной Церкви, которую немедленно признали все восточные патриархаты. По иерархии чести Грузинская Православная Церковь занимает 6-е место.

15 мая 1944 года Сергий скончался; это день памяти Афанасия Александрийского, стойкого борца за православную веру, 15 лет пробывшего низложенным, то есть и церковно и государственно гонимым. И только последние 8 лет своего служения, с 365 по 373 годы, пребывавший в своем достоинстве и написавший основные свои сочинения. Так это было усмотрено современниками Сергия. Но этот же день – день памяти русских страстотерпцев благоверных князей Бориса и Глеба; тех самых страстотерпцев, прививших Русской Церкви великий навык терпения. Вот в этот двойной праздник Сергий и был призван ко Господу абсолютно безболезненно. Он встал как всегда в 6 утра и, сотворив утреннее правило, прилег отдохнуть; без десяти 7 его пришел будить келейник Иоанн Разумов[17] — Сергий был уже без признаков жизни; врач зарегистрировал кровоизлияние в мозг.

В любом случае Господь дал Сергию кончину глубочайше спокойную; накануне ничто ее не предвещало, накануне он еще совершал хиротонию и до поздней ночи с протопресвитером Колчицким[18] обсуждал церковные дела.

Таким образом, мученическая жизнь Сергия закончилась еще во время войны, еще во время страды русского народа. Сергий не застал временной стабилизации с 1945 по 1955 год, когда духовенство начало расслабляться; Сергий ушел из жизни еще когда несчастье и внутреннее напряжение облагораживают.

После интронизации Сергия очень много фотографировали (одну из таких фотографий прилагаю – В.М.); и эти фотографии оказались не только духовно, но и эстетически более значимыми, чем портрет кисти Павла Корина. На фотографиях четко виден исповедник, получающий удары со всех сторон; человек, именно по слову Апостола, страдающий от всех, и в том числе от лже‑братии (ср. 2Кор.11.26). Все страдания Сергий принимал не только смиренно, но принимал их истово, при сохранении полного неизменного внутреннего покоя, того бесстрашного покоя, о котором говорил Софроний Сахаров, что “сердце подвижника пребывает в бесстрашном покое, хотя бы и небо упало на землю”.

---

[1] 22 июня ровно в 4-е часа (как пели тогда, хотя уже в 2 часа ночи самолеты бомбили границу).

[2] Стихира неудачная и, главное, не поймешь, на каком языке, так как на церковно-славянском языке полагается звательный падеж: звательный падеж от слова “Русь” будет “Русие”.

[3] Не СССР, а России.

[4] К кому обращается Сергий? К пастырям и пасомым? Конечно, мало – ко всей стране. Так и было: немедленно это послание переписывалось, перепечатывалось, в том числе и в типографии (государственной, конечно).

[5] Это опять Декларация – “успехи и неудачи нашей родины – это наши успехи и неудачи”. Надо сказать, что, как и в дни Декларации, Сергия на другой же день посетил один из “вкравшихся лже-братий” (ср. Гал.2.4-5) и стал грозно укорять его, что он опять льет воду на мельницу палачей и безбожников. Сергий спокойно отвечал: “Я исполнил свой долг перед Родиной. Можете и убить меня”. (Сообщено митрополиту Вениамину Федченкову келейником Сергия архимандритом (впоследствии митрополитом) Иоанном Разумовым).

[6] Священнической, конечно.

[7] Освобожден из лагеря.

[8] Весьма одиозная личность и о нем известно, что он был осведомителем.

[9] Еще в 1928 году был начальником канцелярии у Сергия и его там встречал Елевферий Богоявленский.

[10] Опубликована в газете “Новое слово” (Берлин). Газета “Новое слово” — орган карловацкого толка.

[11] Вступительное слово на лекции (“История и метаистория”) в зале русской консерватории (Париж). Следует, однако же, добавить, что “утопические цели” преследовались вполне “материальными” средствами: даже за хранение послания Сергия от 22 июня 1941 года в фашисткой Германии полагался расстрел.

[12] Больше никакой (В.М.); остальные “культы” в расчет не принимались.

[13] То есть принцип “равенства всех религий”.

[14] Сергий получил от Господа три венца: святителя, исповедника и апологета.

[15] “В круге первом”, главы “Этюд о великой жизни” и “Император земли”.

[16] Об этом свидетельствовал его секретарь Поскребышев.

[17] Позднее был несколько лет наместником Троице-Сергиевой Лавры.

[18] Управделами при Сергии.