Список лекций Классическая русская литература в свете Христовой правды.
Лекция №40 (№75).
От “позднего” Брежнева к “раннему” Горбачеву.
- Становление национального сознания – “умственной и нравственной самостоятельности”[1]. Религиозное самоопределение русской интеллигенции. О. Чухонцев.
- Лоскуты “советской идеологии”. Устный самиздат. Религиозный ренессанс. Священник Д. Дудко и другие. “Потерянная драхма”.
- Начало горбачевского царствования (гласность, демократизация и перестройка). “Новая” журналистика (А. Нежный). Попытка нового конкордата с “культурной элитой”. В. Белов, Ю. Кузнецов и другие.
- Предверие 1000-летия крещения Руси.
Кризис, собственно, начинается с 80-го года. Когда прошла олимпиада; совершилась смерть Высоцкого и прошли малые процессы религиозных диссидентов: это – Огородников, Пореш, Якунин.
Но всё это были как бы внешние признаки, а болезнь – внутри. В это же время начинаются глухие подземные толчки будущего землетрясения. Начиная с 80-го года начинается медленное перекачивание нефте-долларов за границу. Этими сокровищами впоследствии никто воспользоваться не смог.
Похороны Брежнева сразу отозвались глухим треском. Не просто анекдотом или самиздатом, а неожиданным провалом – с треском. Как писала Виктория Токарева (“Первая попытка”), “Крепкие парни разладили движение, и гроб оборвался в могилу – с треском. Действительно, стало конфузно – пришлось отворачивать телекамеры.
Всё треснуло, и в каждую трещину полезли иглы живой травы. Так бывает всегда, но здесь каждую травинку замечали, и это говорит о чрезвычайной ситуации, когда складывается умственная и нравственная самостоятельность, — то, о чём русская жизнь мечтала и гадала.
Первые годы горбачевского царствования очень похожи на первые годы царствования Александра II: и то и другое привело к эмансипации: в той России — к отмене крепостного права; и в нашей России — к отмене второго крепостного права большевиков” (ВКП(б)). Но, в отличие от XIX‑го века, сразу стала вычленяться самостоятельность религиозная, та, о которой в 50-е годы XIX‑го века невозможно было даже мечтать.
… Кто нищ, бездомен и гоним,
Он – прах гребущий по дорогам, —
Как Иов, не оставлен Богом,
Но ревностно возлюблен Им.
(О. Чухонцев, 1982 год).
Стихи Чухонцева будут выпущены сразу же, и причем в том же сборнике — стихи явно эсхатологического звучания.
В День воскуренья, взрывая гробы,
Встанем под страшную песню трубы,
С плеч отрясая могильную тьму, —
И в оправданье протянем Ему
Хоть под ногтями – немного земли,
Той, на которой мы лгать не могли,
Той, на которой от века стоим, —
Нищей, голодной, возлюбленной Им.
Это – приговор мечтательности и приговор той эмиграции в Америку, когда мечталось, что там текут молочные реки. Это приговор и космополитизму, потому что новое чувство России — никак не имперской, именно подлинно христианской, той, на которой мы лгать не могли.
Как предречено в “Откровении”, Царство мира соделалось Царством Господа нашего (Апок.11.15). То царство, которое избрал Сам Господь для разрушения в нем “великой блудницы” есть царство избранное. И те, которые с Господом, суть званые и избранные и верные (Апок.17.14), (Петр Иванов “Тайна святых”).
В это время, а это время Андропова, лоскуты советской идеологии начинают трепаться и развеиваться. Если после войны, в 50‑м — в 58‑м годах Иоанн Шаховской писал о “полинявшей” идеологии, то здесь она уже обветшала. Как у апостола Павла – всё ветшающее и стареющее близко к уничтожению (Евр.8.13). Тут слишком ясно было, как близко это уничтожение.
Поздне-брежневское время, а именно лето 1980 года, было ознаменовано ещё одним провалом – так называемым “завершением дела Дудко”. Отец Дмитрий Дудко был арестован 27 января 1980 года, перед самой “Олимпиадой‑80”, из боязни, что он, с его пастырской деятельностью, которую всё ещё упорно называли “антисоветской” и “клеветнической”, будет портить “фасады” советской империи. Его продержали несколько месяцев в предварительном заключении (это время и будет описано им впоследствии в книге “Потерянная драхма”), а затем, по прошествии олимпиады, вывели выступать перед телекамерой с “покаянием” и “отказом от антисоветской деятельности”. Одновременно в “Известиях” было опубликовано “типовое покаяние” – заранее разработанное и заготовленное пространное заявление для бывших мятежных религиозных деятелей, которое он и подписал.
После этого он получил маленький приход недалеко от Долгопрудного, в сельце Виноградово. Прослужил он там почти до перестройки, около четырёх лет. У него бывало так, что он служил один, без единого человека в храме, но если было хоть несколько прихожан, то проповеди были настоящие.
В период его служения в Виноградове (1980-1984 годы) вышла книга “Потерянная драхма” – лучшая из всего, что он написал. Книга, действительно, написана на века. В книге есть настоящие строки, как – “Передо мной гибнущие братья, а я буду становиться в позу? Почему? Потому что я не пёс, а человек? Так ещё в Ветхом Завете не проповедующий священник называется псом не лающим. Нет, я – пёс, смердящий пёс. Пусть я буду псом, но пусть я буду лающим”.
Эти строки читали вслух; это было то, что в свое время называл Петр Иванов “косноязычным взыванием к правде”, но эти слова можно было разобрать. Напомню, что духовное свидетельство литературы всегда замутнено, правда просматривается и узнаётся всегда сквозь тусклое стекло, гадательно (1Кор.13.12). И в лучших своих образцах она всегда – косноязычное взывание к правде и, хотя и косноязычная и замутненная, но всё‑таки, обеспечиваемая энергиями Духа Святого, ибо других творческих энергий не предусмотрено, просто нет.
Царствование Черненко прошло в сплошном анекдоте и его практически никто не заметил. Когда Черненко сошел со сцены, то выбран был Горбачев, то есть, из молодых. И первая примета времени, что пошел новый образец самиздата. Что такое “Горбачев” как аббревиатура – это значит так: — “граждане, обождите радоваться: Брежнева, Андропова, Черненко ещё вспомните”. Фактически, в эти годы произошла настоящая “бескровная революция” – с самого верху.
Сразу же объявляется гласность, перестройка и демократизация. Это было понято правильно – быстро вступила в свои права журналистика. “Героем дня” был тогда Нежный. Главным органом был журнал “Огонёк”, в котором публикации начались с 1985 года: сначала о предметах сравнительно невинных, вроде обменно-резервного фонда в Климентовке (храм Климента Римского – придел, а так — Преображенский собор); потом относительно Киево-Печерской Лавры, превращенной в музей, и так далее.
Куроедова отправили на покой в 1984 году и в том же году назначили Харчева, которого недаром зовут Константином, то есть, всё опять пошло как анекдот прицерковных кругов, что идёт “вторая константиновская эпоха”. Это сейчас воспринимается, как из исторического далека, а тогда публикации из “Огонька” передавались из рук в руки. Довольно быстро было выявлено, что, так сказать, золотая жила, которая непременно вызовет читательское сочувствие, — это церковная тематика. Церковную тематику, конечно, схватить легко, а чтобы понимать – на это требуются годы и годы изучения. Разумеется, как сказано в пьесе Островского (“Не было ни гроша, да вдруг алтын”): “Где учения-то взять?” “Учения взять” было негде.
В том же “Огоньке” несколько позже, в 1991 году, всплывает тема “Филарета Денисенко”. Характерно то, что в этих публикациях (“Огонек”, 1991 г., №49) не просто приводились скандальные факты его биографии (которые вдобавок и так все знали); важен был тон – сердечно-взволнованный, весьма далёкий от выкрика (“протеста”). (Никому не могло придти в голову, что он будет отлучен от Церкви через анафематствование. Такие люди, как отец Георгий Тертышников, а перед этим тот же отец Дмитрий Дудко, и мысли такой не допускали).
Во всяком случае, журналистика обретает не просто новый тон, а новый голос, новые интонации, почти новое дыхание. В огоньковской публикации “Его блаженство без митры и жезла” (ст. А. Нежного – “Огонек”, 1991 г., №49, стр.20) в предпоследней главе “Сон Володи Макарчикова” – “Володя Макарчиков – чудесный молодой человек с окладистой каштановой бородой и мягкими карими глазами; строитель церкви на левом берегу Днепра. За всю советскую эпоху – первой новой церкви, на которую много жертвовали люди, в том числе, и его блаженство, отделивший от скромных достатков своих целых семьсот рублей”. (Надо сказать, что, уходя с кафедры, митрополит Филарет (Денисенко), успел прихватить в карман всю епархиальную кассу).
“Володя Макарчиков видел однажды сон: вот стоит он в храме, в притворе его и с ним еще несколько человек. И митрополит Филарет к ним подходит как бы для того, чтобы их причастить. Подошел и поставил пока Чашу на столик. Странно, подумал Володя, отчего же причащать он будет нас в притворе? Но тут взглянул на Чашу и похолодел – на краю ее, увидел он, сидят чёрные детки с громадными клювами и клюют, клюют безостановочно Святые Дары. Володя кинулся их отогнать, взглянул в Чашу и вместо Святых Даров, вместо Тела и Крови Христовых, разглядел там какое-то гадкое месиво. Разглядел и возопил в ужасе – владыко, да чем Вы нас причащаете? Заглянул в Чашу и Филарет и закричал и закрыл лицо руками”.
А вот заключение А. Нежного:
“Одно заявление сделаю со всей решительностью. Найдутся, я знаю, на Украине охотники изобразить мои заметки происками Москвы, ныне кусающей себе локти в глухой великодержавной тоске. Посыпятся обвинения – Москва роет яму для Украинской Православной Церкви, стремящейся к самостоятельному и независимому от Русской Православной Церкви бытию. Так вот: лично я – за то, чтобы независимая Украина создала все условия для процветания единой и независимой Украинской Православной Церкви”.
В это время вся Украина была категорически против автокефалии, даже автономию переваривали в течение пяти лет.
(До 1448 года было две митрополии. В 1448 году Москва явочным порядком перешла на положение автокефалии и потом после 1480 года стала ее укреплять, а Украинская митрополия осталась под Константинополем. Но в 1686 году после присоединения Киева с городками (дипломатическая работа Василия Васильевича Голицына) Киевская митрополия получила от Константинопольского патриархата законный канонический отпуск и присоединилась к Московской Патриархии.
В 1918 году на Украине прошел собор, на котором автокефалия была отвергнута, а автономия утверждена, и поправки к этой автономии поместный Собор Всероссийский 1917-1918 годов принял).
Теперь обратимся к автору статьи А. Нежному. Он совершенно не представляет себе, что такое автокефалия – законная, незаконная; что такое благодатная и безблагодатная литургия; и так далее. То есть, чувствуется, что это пишет абсолютный дилетант; но на страницах журнала “Огонёк” нельзя с дилетанта много и спрашивать. Тем не менее, эти публикации давали духу епископату Украинских епархий на законном суде над Филаретом в 1992 году. Более того, сам Денисенко утверждал, что публикации Александра Иосифовича Нежного вышли по заказу патриарха Алексия II.
В 1992 году митрополит Филарет был отстранен от управления Украинской Автономной Церковью и на эту должность был назначен митрополит Владимир (Сабодан). В 1994 году, когда Филарет стал бесчинствовать, его запретили в священнослужении и в 1997 году он был отлучен от Церкви через анафематствование.
Времена идут, события развиваются со всё ускоряющейся быстротой. В 1986 году — Чернобыльская авария, которая не стала замалчиваться, замалчивался (всего 2 дня) сам взрыв. Эта авария развеяла один из главных советских мифов и не только советских – один из главных гуманистических мифов, начиная с Гоббса: а именно, о всесилии науки.
Чтó удивительно, так это то, что эта авария совершенно не подкосила государственное положение Горбачева — наоборот, укрепила его[2]. Примерно с лета 1986 года начинаются его прямые поиски контактов с членами культурной элиты; и членов культурной элиты Горбачев выбирает с помощью своего секретариата. Подход был не формальный. В Союзе писателей на тот момент ведущее положение занимали Петр Проскурин и Анатолий Иванов. Эти оба деятеля были немедленно вычеркнуты из культурной элиты. Далее, салон мадам Брежневой посещали Евтушенко и Вознесенский – они тоже были вычеркнуты из элиты. Горбачев решил делать ставку на других, прежде всего, на “деревенщиков” (и эту эстафету воспринял от него и Ельцин), то есть, как раз на Василия Белова. Не Распутина, который показался Горбачеву более расхристанным, а на вологодских, то есть, Василия Белова, Виктора Астафьева и других.
Как только об этом прошел слух, то поэты начинают писать стихи в духе перестройки. Один из характерных и даже не худших образцов.
Юрий Кузнецов.
Не поминай про Стеньку Разина,
Иль про Емельку Пугача:
Туда дороженька заказана,
И не поставлена свеча.
Была погодушка недобрая,
Ты наломал немало дров
И намахался ты оглоблею
Посереди пустых дворов.
Уж нет дворов – одни растения,
Как будто ты в краю чужом
Стоишь- и мерзость запустения
Разит неведомым козлом.
Куда ты дел мотор, орясина?
Иль снёс за четверть первача?
А всё поешь про Стеньку Разина,
Да про Емельку Пугача.
Трудись, душа ты окаянная,
Чтобы когда-нибудь потом
Свеча горела поминальная
Во граде Китеже святом.
Это – одно из характерных стихотворений того времени. Большая поэзия, как правило, всегда опережает свое время, а это — в точности в духе времени. Поэтому можно прямо контролировать официальную идеологию: это, прежде всего, вычеркивание (тогда же начинают переписываться учебники истории и к нашему времени их переписали уже три раза) – было приказано, чтобы имена Стеньки Разина, Ивана Болотникова, Емельяна Пугачева, Кондрата Булавина и разных других — из истории либо должны вычеркиваться, либо должны получать новый комментарий. Нужно было объяснить, что бунт — дело богопротивное, чтобы дети все так и уяснили.
Вторая спущенная разнарядка – это пересмотр итогов коллективизации. Но рекомендовано читать не “Гулаг” Солженицына, хотя впервые он будет опубликован официально в 1991 году, но в 1986 году и ему и Ростроповичу и другим будет дано официальное разрешение о возвращении в Россию.
В стихотворении Юрия Кузнецова упоминается град Китеж, который затонул в Святом озере, но который может выйти на поверхность нашей жизни. Это несколько напоминает тысячелетние царство святых, то есть, одно из толкований Апокалипсиса.
Складывается определенная интонация, которая получит окончательное звучание при праздновании 1000-летия крещения Руси. В газете “Известия” была публикация о том, когда Горбачев принял у себя пятерых членов Синода во главе с покойным патриархом Пименом. Это было 30 апреля 1988 года на Зосиму Соловецкого. (Зосима Соловецкий, кстати, известен и тем, что в своем точном эсхатологическом пророчестве сказал, что когда вам скажут, что появился Христос, то вы знайте, что это — антихрист; до этого времени не смущайтесь и не верьте).
Итак, 30 апреля 1988 года на Зосиму Соловецкого в “Известиях” был опубликован небольшой материал, который пользовался необыкновенным успехом. Настолько быстро номер газеты разошелся, что редакция в тот же вечер выпустила спецвыпуск с повторением того же материала.
В сущности, читать там было нечего; читать можно было только между строк; но именно между строк оно и читалось – все поняли, что Горбачев вызвал постоянных членов Синода, чтобы объявить им официально о том, что гонения на Церковь кончились, чтобы они возрадовались и возблагодарили Бога.
20 мая 1988 года произошло событие, которое можно было расценить, как конец Советской власти. Событие было такое: из музеев Кремля были возвращены святыни, захваченные в революцию, то есть, ровно 70 лет спустя, как и было предсказано. Вернули очень много: часть Животворящего Креста, большая часть ризы Пресвятой Богородицы, десная рука Андрея Первозванного, головка Иоанна Златоуста и многое другое – всё, что накопила Москва, начиная с XVII‑го века, сразу после смуты. Святыни были внесены для поклонения на специальный помост в середине Елоховского храма (тогда кафедрального), но знали об этом очень мало кто; впервые не было милиции.
Кстати, в этот день хоронили Алексея Федоровича Лосева, но его похороны прошли почти незаметно, так как его жизнь и смерть по тогдашнему умонастроению были какой-то плюсквамперфект, а все взоры были устремлены в будущее.
[1] Когда-то это выражение принадлежало Аполлону Григорьеву, который скончался в 1864 году.
[2] Кстати, интересную публикацию о Горбачёве дал тот же “Огонек”: декабрь 1991 г., №49, автор – Л. Гозман.