Список лекций История Русской Православной Церкви.
- Положение РПЦ в конце XVIII-го – первой четверти XIX-го веков: при императорах Павле I и Александре I (1796 — 1825 годы).
Завершение секуляризационной политики Петра I.
- Церковная политика Александра I, “теория ветвей”. Понятия “универсального христианства” и “внутреннего христианства”. Заключение.
- Свидетельство святителя Филарета Московского.
Царствование Павла I продолжается с 1796 года до 1801-й (всего 5 лет). Период краткий, но отмеченный по крайней мере двумя актами. 5 апреля 1797 года аннулируется “Правда воли монаршей”. Взамен ее издается акт о законном престолонаследии от отца к старшему сыну. Этот акт[1] уже не оставляет места для произвола царствующего монарха. Если же один из монархов оказывается бездетным – то престол переходит к следующему по очередности его брату. Поэтому, если в дальнейшем Александр I оставил завещание на Николая, – это был акт незаконный, поэтому и остался как тайный. Потому-то и восстание декабристов имело, несмотря на все свои “секретные” причины, некоторый вид законности, о чем и знали его руководители. Собственно говоря, Павел I и был первый законный государь династии Голштейн-Готторпских-Романовых, которая и просуществовала 120 лет: с 1796 года по 1917 год.
В этом же акте о престолонаследии император именуется “главой Церкви”. Что тут поражает? Во-первых, невежество. Как будто учение Церкви и учение апостолов написаны не для них. Во-вторых, идеологическая основа этого государственного акта была разработана пост-фактум, только 35 лет спустя, и сделал ее известный М.М. Сперанский[2]: в 1832 году был принят закон, дающий идеологическое обоснование этой поразительной формуле. Закон этот фигурирует в “Основных законах Империи”, статьи 43 и 44, в издании 1832 года:
“Император, яко христианский Государь, есть верховный защитник и хранитель догматов господствующей веры[3] и блюститель правоверия и всякого в Церкви святой благочиния. И в сем смысле император в акте о престолонаследии (ссылка на акт от 5 апреля 1797 года) именуется Главой Церкви. В управлении церковном самодержавная власть действует посредством Святейшего Правительствующего Синода, ею учрежденного”.
Формула эта уязвима. Прежде всего, откуда в Церкви святость? Конечно, от Главы Церкви – Господа и Спаса нашего Иисуса Христа, Который освящает ее Духом Своим Святым, Его ради от Отца ниспосылаемым. Но откуда святость у Синода, если он учрежден государственной властью, которая сама в себе святости не имеет? Этот вопрос “завис”, остался без ответа.
Фактически, секуляризация завершается окончательно за весь описанный период времени – 30 лет. Прежде всего, все дела, кроме мелких, сосредотачиваются в руках обер-прокурора. Он может сам отрабатывать решения, даже не собирая подписей синодалов. Или может переменять решения, или высочайшей конфирмацией “отрезать” Синоду путь к апелляции или к попытке изменения. В более поздний период обер-прокурор становится членом совета министров (рядовым его членом). И одним своим распоряжением обер-прокурор может изменить любое, даже законное, действие епархиального архиерея. Простенький пример, правда, относящийся уже ко времени обер-прокурора Победоносцева[4] (не масона, не безбожника, человека из духовной среды и достаточно благочестивого, но все же подверженного политике): время деятельности Льва Толстого: – 90-е годы XIX-го века. Тогда существовал закон, что если родители, воспитанные в православии, уже в сознательном возрасте уклоняются в какие-либо секты, отрекаются от Православной Церкви, то их дети, крещеные в православной вере, у таких родителей изымаются. Оные родители лишаются родительских прав, а дети воспитываются до сознательного возраста рачением соответствующих ведомств. В Самарской епархии один архиерей этот закон использовал для духоборов среднего Поволжья[5]. Газетного крика, шума и скандала по этому поводу было на всю Россию. Тем временем епархиальный архиерей, забравший детей, поселил их в один монастырь. Там была уже готовая монастырская школа. Детишкам там было хорошо. Но вмешался Лев Толстой. Его старшая дочь Татьяна Львовна отправилась к Победоносцеву, положила перед ним коллективное письмо духоборов и приказала Победоносцеву отменить распоряжение епархиального архиерея. Притом, перед этим она проконсультировалась у адвоката Анатолия Федоровича Кони[6]. Тот показал ей этот существующий закон. Но Победоносцев не был так сведущ в российских законах, поэтому Татьяне Львовне он ответил: “Епархиальный архиерей в этом деле перестарался. Да у нас и закона такого нет”. — “Простите, — перебила вежливо Татьяна Львовна. — “Закон такой, кажется, есть. Но, к счастью, он никогда еще до сих пор не применялся”. Все. Больше к этому делу не возвращались, детей вернули духоборам. Это говорит о том, что властный Победоносцев боялся общественного мнения.
Секуляризация – это процесс, который проникает во все поры общественной жизни. Ведь дело еще и в общественном сознании: люди могут не бояться Бога, но чаще всего стыдятся мнения окружающих людей. Представьте себе, что над всеми синодалами, как и над всем Синодом, при обер-прокуроре Нечаеве[7] был учрежден гласный жандармский надзор! Доносы (на синодалов, на архиереев, на членов Правительствующего Синода) были в основном ложные. Архиереи оправдывались, как могли. Вконец измученные (сидеть в Синоде было хуже всякой каторги, люди радовались, что их туда не вызывают), в согласии друг с другом, они наконец написали петицию Николаю I, чтобы он убрал Нечаева, так как работать с ним невозможно. Царь пошел навстречу, надзор отменили, Нечаева убрали, а обер-прокурором Синода поставили Протасова. Жандармские функции при Протасове отошли к канцелярии обер-прокурора. Доносы тоже были, но уже более квалифицированные.
Последний акт, который завершает этот процесс секуляризации – при Протасове завершается государственное закрепощение церковного управления. Даже слово “Церковь” изгоняется из всех государственных бумаг. “Церковью” называется храмовое здание, а вместо Церкви фигурирует термин “ведомство православного исповедания”. Действительно, понятие о Христовой Церкви последовательно вытравляется из сознания народа. Кто-либо возражал? Да, но эти возражения были рассчитаны либо на очень узкий круг почитателей, либо они публиковались, но не обсуждались, то есть были частным делом автора. В первом случае я имею в виду святого Серафима Саровского. И то только при увещании старообрядцам он говорил: “Ходите в Церковь греко-российскую. Она в силе и славе Божией. Кормчий ее – Сам Господь Иисус Христос”. А святитель Филарет Московский[8] разворачивал как бы контр-доктрину – теорию “священного царства”. Но ее в законах не писали и интересовала они лишь нескольких человек. Филарет формулирует свои положения так: “Государь всю законность свою получает от церковного миропомазания”. Сказать такие слова при Николае I – это уже революция! Это значит, например, что убийство Петра III, которому уже присягнули, но который не был еще коронован и не был миропомазан – только ссора за карточным столом, когда один из игроков, Алексей Орлов, не сдержался и ударил Петра III по голове подсвечником.
Второй вывод, который следует из этого сделать: помазуется личность, а не безличная самодержавная власть. Органы государственной власти не имеют никакой законности в делах церковных. Но для этого нужно было обладать некоторым теоретическим экклезиологическим сознанием, чтобы сделать такие выводы. Поэтому труд Филарета прошел цензуру, но его предпочитали не обсуждать, и тем более не комментировать. В лице императора Александра I самодержавная власть как бы и не дремала. Его деятельность, посвященная сакрализации государства и самодержавной власти, приходится на 1813 год (организация Священного Союза) и продолжается до смерти Александра в 1825 году, когда он почувствовал глубокое разочарование. То есть 12 лет.
“Верховная глава Православной греко-российской церкви – Государь — возводит во все достоинства духовной иерархии”[9] (как бы повышает в чине, то есть государь “узаконивал” все хиротонии). Надо сказать, сакрализация государственной власти была задумана во всех подробностях при Александре I и, забегая вперед, скажу, что она полностью не удалась. А вот секуляризация была проведена абсолютно, но сакрализация власти “сорвалась”. Но все-таки сравним с петровскими “реформами”, которые в своем замысле подчиняют Церковь извне, но государство не ставило себя на место Церкви. А при сакрализации государства вспоминаются слова апостола, что “в храме Божием воссядет он яко Бог, выдавая себя за Бога” (2Фесс.2,4). Это, безусловно, было деянием антихриста.
Какие существуют прецеденты сакрализованной власти? Языческая римская империя; и только отчасти — Священная Римская империя Карла Великого (она очень скоро стала номинальной). Государство Александра I само себя именует священным. Эта государственная власть, самодостаточная, получающая сама от себя свою “святость”, действительно, имеет свою религиозную идею.
К этому времени Россия – государство многоконфессиональное. Есть и католики, и протестанты разных толков и прочие. Все они пользуются правами наравне с православными. Но для Петра I и всего XVIII-го века это был факт уживчивости. Так же, как и мусульмане всегда жили на территории России – и их никто насильно не обращал в христианство. Муфтия именовали “татарским архиереем” просто для удобства. Но при Александре I (Сперанский и Новосильцев ему очень помогали) выдвигается идея “универсального христианства”, или, как сострил Жозеф де Местр, “великая химера универсального христианства”, она же – “всеобщая христианская религия”. Конечно, при такой “всеобщей религии” главы быть уже не может. Царь уже не может быть ее главой, ведь все-таки он имеет определенную конфессиональную принадлежность. В конце концов, хоть в какой-то определенной церкви он должен быть хотя бы отпет! Поэтому у этого “универсального христианства”, не имеющего главы, должен быть координационный центр. Этим центром становится “сугубое министерство восточных и западных христианских церквей”, которое распоряжается всеми конфессиями. Это – центральная идея, архетип. То, что мы уже имеем в XX-м веке[10], – только жалкое подражание, не идущее ни в какое сравнение. Дело “сугубого министерства” было объединить все конфессии. Все конфессии, и самые мелкие секты, такие, как “реформатская” и пр., с того времени официально именуют “церквами”, без всякой экклезиологии. Этот ложный пафос “равенства и равноправности церквей”, вне догматики, вне каноники, вне истории и вне законности, — и является действительно движущим началом того феномена, который мы сейчас называем “экуменизмом”. Все, что есть в XX-м веке, включая ВСЦ, “Конференцию европейских церквей” и так далее – это все детские игрушки, по сравнению с той антихристовой политикой, которая началась было тогда. Это, конечно, еще и ересь. В 9-и члене Символа веры читаем: “Во Едину Святую Соборную и Апостольскую Церковь”. Доктрина и политика “сугубого министерства” утверждают принципиальную множественность и равнозначность “церквей”. И, собственно, Церкви при таком подходе места нет. Она как бы “растворяется” в смешении конфессий. Но в таком случае, имеет ли место догматический богословский спор? Обличение догматических неправильностей? Да и, наконец, во что превращается само правоверие и само Православие?
Ответом служит положение из “Цензурного Устава” 1822 года: “Всякое творение, в котором, под предлогом защиты или оправдания одной из церквей христианских, порицается другая, яко нарушающее союз любви, всех христиан единым духом во Христе связующей, подвергается запрещению”. Это положение действовало. Иннокентий Смирнов, тогда еще архимандрит, в дальнейшем архиепископ Казанский[11] (единственный за всю жизнь друг Филарета Московского), лишь запретил одну книгу масонского содержания – и его то и дело “гоняли” на распекание. Даже Карамзин, не ахти какой борец за православную веру, но и тот назвал это “Сугубое министерство” “министерством затмения”. Так что Серафим Саровский, проповедовавший “Едину Церковь, не имеющую никакого порока”, уцелел лишь потому, что проповедовал это в тамбовском лесу нескольким дивеевским девушкам.
Но Бог поругаем не бывает. И судьба Александра I, и положение церковного общества, и особенно пути святых – были ответом на это “устроение”.
- Именно в это время Серафим Саровский пребывает в полном затворе (до 1815 года) и в полузатворе до 1825 года. В 1824 году он принимает у себя великого князя Михаила Павловича. И есть глухое свидетельство, что чуть позже – принимает инкогнито и императора Александра I.
- В это время Русская Церковь вновь обращается к пустынножительству. По слову апостола (Евр.13,13-14): Итак, выйдем к Нему за стан, нося Его поругание. Ибо не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего (грядущего взыскуем). 10-20-е годы XIX-го века – время анахоретов в Русской Православной Церкви. В это время живет не только Серафим Саровский, но и Георгий Затворник, которому Серафим запрещает покинуть затвор, но разрешает отвечать на письма. Монах Даниил – духовный друг Серафима Саровского, хотя они никогда не видались. Пустынник Марк Саровский. Старец-девица Досифей[12] (подвизалась в мужском образе в Киевских пещерах). Пустынник Дорофей Саровский. Те из них, кто из Саровской пустыни, — все пребывали анахоретами. Святые люди не имеют своих слов, и тем более своих дел. Они говорят и действуют так, как дает им Дух, – это и есть вековая христианская духовная наука, позволяющая отличать мечту от мановения свыше.
Заключение об Александре I. Так же, как и Диоклетиан, вышедший в отставку, Александр I – царь, который “устал на престоле”. Начиная с 1824 года, начинается его томление духа. Он все время упоминает, почему, мол, солдатам разрешается отставка после двадцатипятилетней службы, но “приближаются и мои двадцать пять лет. Уйти бы и мне в отставку”. Заведомое посещение Михаилом Павловичем Серафима Саровского стало известно Александру. О чем шел разговор Михаила Павловича с Серафимом? Об этом сказано в воспоминаниях Анны Федоровны Тютчевой “При дворе двух императоров”. В РГБ эти воспоминания выдаются в двух вариантах: сокращенные, под именем “Тютчева”; и полные – под именем “Аксакова” (ее фамилия по мужу). В полном варианте воспоминаний подробно рассказано об отшельнике de Sarov (как упоминается Серафим Саровский). Ни слова о государственных делах и о политике, но очень много о судьбах российских венценосцев и ближайших членах царствующего дома. Михаилу Павловичу было подробно рассказано о его жизни с будущей женой, великой княгиней Еленой Павловной, принцессой Вюртембергской (тогда князь Михаил был с ней только помолвлен). Ему было рассказано, чту за человек его будущая жена, как ему вести себя, чтобы избежать семейных скандалов; что у него умрет любимая дочь, как ему устраивать свою душу, чтобы избегнуть отчаяния. И так далее. Но одновременно Серафим указал на будущность его брата Александра и на будущность его брата Николая. То, что относилось к Николаю, так поразило Михаила, что он сказал, что может рассказать об этом только на смертном одре и только жене Николая Александре Федоровне. Но так получилось, что во время его смерти она была за границей, и Михаил свою тайну унес в могилу. Мы знаем, что после смерти Николая лечивший его придворный врач Мандт опубликовал за границей, что покойный царь отравился.
Дальше идут какие-то глухие предания. Например, в неопубликованной “Дивеевской тетрадке” Вениамина Федченкова было сказано только то, что Александр был у Серафима и получил благословение провести остаток дней в полной безвестности. Но этого слишком мало для отождествления Александра со старцем Федором Кузьмичом. И еще есть одно очень глухое, устное церковное предание, которое говорит, что епитимия была назначена Александру за его масонство, за кощунственное причащение за ложной литургией (в масонской ложе). Серафим Саровский напомнил ту святую истину, которую гласно возвещал Амвросий Медиоланский Феодосию Великому: “Что может быть почетнее для императора, чем называться сыном Церкви. Но император в Церкви, а не выше Церкви”.
[1] Александр I всегда возвращал авторство всех манифестов, составленных от его имени. После войны 1812 года, например, была издана книжечка под фамилией Александра Семеновича Шишкова: “Манифесты Его Императорского Величества в кампанию 1812-1813 года”. Настолько же при Павле I это скрывалось. Поэтому имя составителя его акта не было проставлено.
[2] Кстати, его “духовность” была сильно преувеличена Новоселовым. (Серия “Религиозно-философская библиотека”).
[3] Какой веры? – не сказано, лишь бы она была “господствующей”.
[4] Как обер-прокурор Синода, Победоносцев был довольно властный, притом презирающий священную иерархию. В частности, он писал: “Где уж нам искать у них духовной жизни. Хоть бы с ума не сходил, да дурака не валял”. А ведь он жил во времена священномученика Владимира, священномученика Вениамина, святителя Тихона Московского! Он был современником многих в дальнейшем прославленных святых.
[5] Те самые духоборы, которых позднее актер Сулержицкий перевозил в Америку в эмиграцию.
[6] Очень крупный правовед того времени. Он, несчастный, дожил до революции; насмотревшись большевистской власти, скончался в 1929 году. Но большевики его не тронули. Они считали, что в процессе Веры Засулич, которую адвокат оправдал, Кони им очень помог.
[7] Нечаев “властвовал” в Синоде с 1833 по 1836 год.
[8] Филарет Московский получил кафедру в 1821 году. В последствии один из русских эмигрантов протоиерей Георгий Флоровский о нем сказал, что он провел жизнь в напряженном и мужественном молчании. По крайней мере, Филарет не поддакивал той церковной политике. Это уже требовало большого мужества.
[9] Это формулировка Новосильцева.
[10] Тот самый ВСЦ – Всемирный Совет церквей.
[11] Иннокентий едва успел приехать на кафедру, и через полтора месяца скончался. Как сказали на его панихиде: “Не успели ему дать приветственное целование, а уж надо давать последнее”.
[12] Благословила Серафима Саровского.