Список лекций Новейшая история Русской Православной Церкви (1917-2000)
Новое наступление на Церковь в 1921 – 1922 годов.[1]
- Процесс 54-х (Московский процесс) с 26 апреля по 7 мая 1922 года – первая очная ставка властей с патриархом.
- Поиски слабого места в церковном строю. Характеристика епископа Антонина Грановского и письмо епископа Антонина к патриарху от 29 марта 1922 года.
- Хронологическая сводка: выступление патриарха Тихона на процессе в качестве свидетеля и осуждение карловацкого ВЦУ-загран.
Письмо патриарха от 15/28 февраля – это разъяснение, что насильственное изъятие церковных священных предметов церковными канонами, то есть внутренним законодательством Церкви, вменяется в святотатство. Но только через два месяца состоялся первый процесс церковников – Московский.
Два месяца выжидали. Был один инцидент в Шуе, но не очень серьезный, а в других местах изъятие прошло без инцидентов. Поэтому первая провокация не состоялась, так как верующих вызывали на активные действия, то есть, на рукопашную.
И гораздо больше, чем рядовых верующих, провоцируют патриарха и духовенство на новые выступления, может быть, на новую анафему и, во всяком случае, на противостояние.
Только поздним умом, в 1934-м — 1936-м годах, Храповицкий догадается, что “Слава Богу, что на Соборе был избран Святейший Тихон, я мог бы погубить нашу Церковь”.
Отношение патриарха ко всему народу страны (чть и было упущено большевиками!) сложилось еще к осени 1918 года, когда ему предлагали через Украину и Польшу эмигрировать; и он, даже не ссылаясь на 16-е правило Двукратного собора, сказал удивительно человечные слова – “Пусть плохи большевики, но ведь и они мои духовные дети, как же я могу бросить их?” В кулуарах епископу Томскому Герасиму в 1919 году патриарх сказал – “Еще надо думать, да думать – надо ли восстанавливать в России монархию” (1919 год – самый успех армии Деникина). И совершенно правильно определил это Вениамин Федченков – “Он не слишком жалел об уходе прошедшего, хотя он ли не знал тогда настоящего?”
Патриарх входит в зал суда 5 мая в качестве свидетеля. Процесс уже идет девятый день. Патриарх входит и благословляет всех (публика-то подсажена и об этом известно патриарху), но он благословляет всех и больше половины поднимается принять благословение.
В книге Михаила Вострышева “Крестный путь святителя Тихона, патриарха Московского и всей России”[2] (книга карловацкого толка, просто лживая) опубликован протокол допроса патриарха Тихона целиком. Вчитываясь в тон ответов патриарха и, вообще, в тон его разговоров, которые он сразу вводит как бы в русло беседы, чувствуется, что это тон отца, распекающего дурных детей: за газетный лай – “надо спросить этих людей, которые устраивают газетную травлю”; за нежелание предметного разговора — ведь он дал распоряжение приходским советам, чтобы эксперты определяли сумму имеющихся священных сосудов и чтобы эту сумму сразу же выплачивали. Деньги-то гораздо легче обратить в хлеб, чем продавать эти сосуды за границу. Однако это предложение не было принято.
Так что голодные – это голодные. Особенно нам, когда мы знаем о голоде 1930-го года, о голоде на Украине 1931-1932 годов, когда голодающих никто не кормил; был голод 1947 года, когда Фадеев платил небольшой мешок муки за право первой ночи (в Переделкине совсем нечего было есть). Все было затеяно с целью провокации, а до голодающих дела не было.
Уже на допросе видно, что Тихон признаёт Декрет от 23 января 1918 года, как факт (о справедливости — речи нет). И опять высказывание Тихона – “Умереть ныне не мудрено, а вот надо научиться, как жить в новых условиях”. Патриарх показывает первый пример, – как жить в новых условиях.
Сам допрос полон провокаций. Председатель суда товарищ Бек задает патриарху провокаторский вопрос: “С точки зрения Декрета, Вы – никто, никакая ваша иерархия никакого юридического лица и юридических прав не имеет”.
Председатель: Вы сообщаетесь с паствой по иерархической лестнице?
Патриарх: Да, патриарх, Синод, епархиальные архиереи, викарии, благочинные.
Председатель: Вы знаете о том, что церкви переданы в распоряжение групп верующих и никаких объединяющих организаций, в том числе иерархии, как юридического лица, Декрет не предусматривает?
Патриарх: Знаю.
Председатель: Значит, Вы тоже сознательно не хотели подчиниться?
Патриарх: Это дело внутреннее. Можно завести патриарха, а можно завести и митрополита.
Председатель: Но Вы знали, что все эти по иерархической лестнице организации юридической силы не имеют и в этом качестве государством признаны быть не могут?
Патриарх: Да, но Церковью-то признаны. Ведь Советская власть не непогрешима, папа не непогрешим, почему же если вы вступали в стадию переговоров, то почему же нам нельзя переговорить с Советской властью.
То есть, с самого начала Тихон настроен не на анафему, а на диалог.
Церковь как религиозную организацию Минюст зарегистрировал под №1 только в 1991 году, а до этого был Устав Церкви, но Церковь не была зарегистрирована. Таким образом, Церковь (де-юре) получила статус юридического лица только в 1991 году. При Сталине были открыты банковские счета (в 1943 году), но без поправок к законодательству.
На судилище 1922 года были сделаны все попытки, чтобы как-то вывести из себя патриарха или чтобы вывести его из этого неизбывного состояния душевного равновесия.
Избрание патриарха и положения Собора 17-18 годов “О патриарших правах и обязанностях” было сделано до принятия январского Декрета (1918 года) и поэтому согласования с Декретом быть не могло. Сказано, что закон обратной силы не имеет. Имел он обратную силу только при Советской власти.
Вот председатель суда Бек и ставит на вид патриарху – что де “с тех пор, как принят Декрет, как мы можем учитывать какие-то патриаршие права и обязанности?”
Патриарха пытаются обвинить в призывах к свержению Советской власти.
Обвинитель[3] — Позвольте спросить, что же Вы называете контрреволюционным актом.
— По толкованию вашему – действия, направленные к низвержению Советской власти.
— А для Вас такой смысл приемлем?
— Приемлем.
— Значит, всякое действие, направленное против Советской власти?
— Нет. К свержению Советской власти. Непременно к свержению и в этом мы не повинны.
— А Вы не находите, что агитация является попыткой подготовить настроение, чтобы в будущем подготовить и свержение (Председатель добавляет: агитация может быть и контрреволюционной).
— Вы считаете ее контрреволюционным действием, а я не считаю.
Обвинение суда разваливается.
Патриарха никак нельзя обвинить в нежелании накормить голодных, потому что сама инициатива шла от патриарха (ещё в августе 1921 года); никак нельзя обвинить его в каком бы то ни было саботаже, потому что Тихон обратился ко всему миру, но это обращение было сорвано — поскольку только власть может обращаться к иностранным государствам или гражданам. Поэтому осталось – настроение, чтобы в будущем подготовить свержение.
На этот процесс обращает внимание Солженицын (кратко) в “Гулаге”. В главе “Закон мужает” (“Гулаг”, ч.1, гл.9) он рассматривает оба процесса: Московский и Петроградский. Конечно, Солженицын обращает внимание ровно на то, что ему понятно. Во-первых, (тоже риторический вопрос) – Значит, Советская власть поступила не правильно? “Этот вопрос, замечает Солженицын, который нам потом будут задавать во всех следовательских кабинетах”.
— Таким образом, Вы считали, что Советская власть поступила неправильно и были вынуждены выпустить воззвание?
Солженицын продолжает – “Никто из нас ни в каких следовательских кабинетах не будет в состоянии ответить так просто”.
– Да!
Председатель – «Тогда возникает вопрос – Законы, существующие в государстве, Вы считаете для себя обязательными или нет?»
Патриарх – «Да, признаю, поскольку они не противоречат правилам благочестия«.
На это Солженицын комментирует, что “все бы так отвечали – другая бы была у нас история”.
Наконец, патриарх разъясняет смысл своего февральского послания:
“В моем послании нет того, чтобы не сдавать, а вот я указываю, что кроме советской есть и церковная точка зрения. И вот с этой точки зрения — нельзя”.
Так же как и с посланием от 19 января 1918 года, то есть с анафематствованием, которое в некоторых храмах просто не читали (тогда же на Соборе об этом было заявлено), точно так же и с этим посланием от 28 февраля; в некоторых храмах — его не дочитали, но никаких прещений за это не было. Патриарх пишет так: “Не знаю – если не хотел, то и не прочитал. Я даже удивляюсь, как он здесь на скамье подсудимых (старый священник, не читавший послания). Я издал и поручил, чтобы архиерей разослал, а заставлял ли и принуждал ли он читать – не знаю. Вот Михайловский (священник) и не прочел”.
По Декрету – всё, что имеется в церквах, объявлено народным достоянием и, следовательно, всем имуществом имеет право распоряжаться только Советская власть, то патриарх Тихон отвечает:
— Управлять церковным имуществом я не могу по той причине, что оно у меня отнято. Как Вы изволите знать, папа считал себя государем без государства, когда итальянское правительство отняло от него имущество.
Председатель – Вы считаете, что и Вы государь, от которого отнято церковное имущество?
— Конечно.
— Это формально. А по существу, Вы считаете, что церковное имущество принадлежит духовенству.
— Нет. Богу! А по канону – Церкви. Поэтому я и просил приходские советы, когда будут отбирать, чтобы они просили о замене сосудов равноценным капиталом, на что и дано было обещание.
Видно, что голодающие никого не интересуют – это в высшей степени проявится в начале 1923 года: вдруг замолкают всякие разговоры о голодающих, хотя большой урожай будет только в 1925 году.
Если первая задача властей – провокация и она сорвалась, то вторая задача – найти слабое звено в цепи церковной, поскольку ведь церковная консолидации была достигнута на Соборе 1917-1918 года. Его находят!
Этим слабым звено оказались две категории лиц.
Во-первых, это батюшки, которых легко было запугать. В 1921 году 30% духовенства добровольно отказалось от сана. Образовался целый класс – “бывшие священнослужители”; точно так же, как многие скрывали, что они из дворянства, так как считанные единицы писали в анкетах, что “я, мол, дворянин”.
Патриарх говорит прямо: — “сожалею, что батюшки высказались только здесь”, то есть только на суде; что как бы ни распорядился патриарх, всегда возможна дискуссия (и он на этом настаивает); что нужно было войти к нему с петицией, с ходатайством. Объяснить затруднения, которые они знают.
Действовать страхом на людей благочестивых – это главное, так как человек слаб, человек уступает.
Во-вторых, существовала другая категория – категория людей “готовеньких”; и их властям надо было выявить и привлечь. Едва ли не самый крупный (и исторически, и человечески, как фигура) оказался епископ Антонин Грановский.
Антонин Грановский был старшим: 1860-го года рождения (на пять лет старше патриарха Тихона); хиротонисан в 1903 году. Антонин – в высшей степени фигура проблемная: это был ученый монах, автор блестящей магистерской диссертации (Киевская Духовная Академия) о книге пророка Варуха, то есть, специалист по Ветхому Завету, по экзегетике – по исследованию Священных текстов.
Как многие представители ученого духовенства, Антонин был подвержен недугу пьянства. (Спивалась, правда, больше Московская Духовная Академия). Русский язык богат и он различает пьяниц просто и пьяниц горьких. Просто – это те, которые закусывают; горькие, которые не всегда закусывают. Антонин был горький пьяница[4].
Сергий Страгородский, например, собрал целую компанию к Антонину на именины, а на именинах вытащил из кармана блюдце и солёный огурец и преподнёс в подарок со словами – “Преосвященная поэта, на-ко тебе это”.
Антонин был вечно настроен на скандалы. Когда он был ректором провинциальной семинарии, то он семинаристов довёл до того, что они ему полено порохом начинили и засунули в печку; и был взрыв. Были случаи, когда Антонин бросал в окно клобук и мантию и удирал.
Когда после хиротонии Антонина назначили в цензурный комитет, то он всегда старался пропускать как можно больше не дозволенного и это привело, наконец, к тому, что в 1907 году его отправили на покой.
Конечно, положение иерархии церковной в синодальный период было крайне не завидное. Антонину велели подать прошение на покой по состоянию здоровья, потому что (сказали) – двум членам Синода уже известна воля Царского Села.
После этого поймёшь Тихона – «Надо думать, да думать, стоит ли возвращать в Россию монархию».
Только в 1913 году Антонин получил Владикавказскую епархию, но в конце 1916 года у него в приемной повесился один священник и Антонина опять отправили на покой.
В конце 1917 — в начале 1918 года Антонин ходил под окнами со словами – “Подайте безработному архиерею”. В 1920 году Тихон распорядился положить его в больницу, но он оттуда удрал.
Вопреки всяким рекомендациям Тихона, который рекомендовал для участия в Помголе в качестве представителя Церкви протоиерея Цветкова, который имел большой навык церковно-общественной работы, Калинин приглашает в Помгол Антонина.
Об этом Антонин пока отчитывается патриарху. 23 марта Антонин был приглашен к Калинину и ему сделали предложение вступить в члены ЦК Помкомгола[5].
Отчет Антонина. “Ваше Святейшество! На днях я был приглашен к председателю ВЦИК, он же – председатель Помкомгола, Михаилу Ивановичу Калинину и получил от него предложение вступить в число членов комитета помощи голодающим.
Из беседы с Калининым я вынес следующее заключение. Правительство решило твердо и неуклонно утилизировать церковные ценности и никакие возражения и протесты не остановят этой меры, а только создадут напряжение и отягощение для оппозиции. Власти, однако, желают избежать ненужных осложнений. Им желательно присутствие в Помголе представителя верующих, который мог бы с Вашими указаниями предупреждать ненужное раздражение и оскорбление чувства верующих, не потому, чтобы верующие не хотели помочь правительству в борьбе с голодом или отдать ценности им запрещала их религиозная совесть, а единственно потому, что у этих масс нет решительно никакого доверия к лозунгу, под которым проводится эта мера. Верующие тревожатся, что церковные ценности могут пойти на иные, узкие и чуждые их сердцам цели, а именно, на мировую революцию. И эта — то неуверенность и опасение заставляют верующих настораживаться и придерживать церковное достояние. Если бы эти опасения можно было бы рассеять, то пропорционально их ослаблению усиливалась бы и возрастала отзывчивость верующих к предпринимаемой мере и доброхотство.
М.А. Калинин на это ответил, что вторая и главная цель приглашения меня в Помкомгол – это желание дать верующим через меня возможность контролировать поступление ценностей, их валютную реализацию и превращение в хлеб для голодающих.
Считая, что подобное желание властей оберечь нравственные чувства верующих заслуживает всякой похвалы и что, если мне будут обеспечивать все способы наблюдения и контроля за движением церковных ценностей от выемки их из храмов до поступления в голодные желудки в качестве хлеба, то это внесёт огромное успокоение, утишит взволнованное море верующих сердец, даст нравственное удовлетворение религиозному чувству и даже может согреть его и создать в народе одушевленный подъем жертвы, я принял сделанное мне предложение. О чем через Вас, Ваше Святейшество, хочу осведомить всех верующих. Вместе с тем испрашиваю Вашего по предмету моего вступления в Помгол отзыва.
Вашего Святейшества, меньший брат во Христе, епископ Антонин,
29 марта 1922 года”.
30 марта это письмо было опубликовано в “Известиях”.
В записке Антонина не упомянуты ни 73-е Апостольское правило, ни 10-е правило Двукратного собора (к священным сосудам не может прикасаться даже пономарь). То есть, Антонин сразу же встал на точку зрения властей.
Конечно, Тихон благословение дал. На процессе патриарх несколько раз ссылается на присутствие преосвященного Антонина. Но это письмо Антонина – это только начало: очень скоро у Антонина[6] свернется церковное послушание и он начнет и Тихону и духовенству “совать палки в колеса” (ещё до раскола).
Антонин лично не любил Тихона и главным образом за то, что Тихон – не ученый. Когда в 1926 году “на верх” встал Сергий Страгородский, то Антонин стал посылать своих представителей, чтобы как можно скорее воссоединиться, но не сподобился. Посланники Антонина не смогли застать Сергия, который в это время сидел в заключении; и прежде, чем Сергий был освобожден, Антонин умер от рака мочевого пузыря (14 января 1927 года).
Хронологическая сводка.
“Карловчане” упирали на то, что 5-го числа Тихон подписал своё распоряжение, а 6-го, на следующий день, он будет препровождён в Донской монастырь из епархиального дома (близ Самотёки) фактически под домашний арест. Под настоящим арестом Тихон был около месяца в июне 1923 года.
Отсюда и был сделан абсолютно демагогический демарш – “что, значит, он не свободен”, — несмотря на то, что 10/22 апреля 1922 года прошло объединённое заседание Высшего Церковного Совета и Священного Синода под председательством Тихона и ещё раньше Тихон внёс свои предложения для этого объединённого заседания, когда никакого процесса ещё не было.
Впоследствии Тихон много раз опровергал это подленькое предположение о своей несвободе. Особенно громко это было сделано в последнем послании патриарха. Сказано так:
“Вместе с этим с глубокой скорбью мы должны отметить, что некоторые из сынов России и даже архипастырей и пастырей, по разным причинам покинувшие родину, занялись за границей деятельностью, к коей они не призваны и, во всяком случае, вредной для нашей Церкви”.
Было много предположений, что Тихон – не автор этого послания, но достаточно обладать минимальным филологическим образованием, чтобы установить, что: лексика – абсолютно та же; тон – абсолютно тот же, что и в прежних посланиях патриарха. Этим “тихоновским” тоном, лексикой, этим духом, которым проникнуто послание, никакие советские руководители просто не владели.
“Пользуясь нашим именем, нашим авторитетом церковным, они создают там вредную и контрреволюционную деятельность. Мы решительно заявляем; у нас нет с ними связи, как это утверждают враги наши, они чужды нам. Мы осуждаем их вредную деятельность. Они вольны в своих убеждениях, но они в самочинном порядке и вопреки канонам нашей Церкви действуют от нашего имени и от имени святой Церкви, прикрываясь заботами о ее благе.
Наши враги распространяют ложные слухи о том, что мы на патриаршем посту не свободны в распоряжении словом нашим и даже совестью, что мы засилены мнимыми врагами народа и лишены возможности общения с паствою, нами ведомою. Мы объявляем за ложь и соблазн все измышления о несвободе нашей, поелику нет на земле власти, которая могла бы связать нашу святительскую совесть и наше патриаршее слово”.
Это говорит исповедник и тон послания как раз исповеднический.
Вызов патриарха как свидетеля состоялся 5 мая. И, видимо, с 22 апреля по 5 мая шла подготовка документов, оформление протоколов объединённого заседания и, видимо, рано утром 5 мая патриарх подписал документы, а к 12 дня отправился в зал заседания суда.
Солженицын делает предположение, что изоляция патриарха 6 мая была предпринята для того, чтобы верующие привыкли жить без патриарха. Сами власти, в этой несвойственной для них области, чувствовали себя неуверенно. Все-таки им понадобился разбойничий собор (обновленческий), чтобы лишить патриарха сана и даже монашества, то есть сами власть предержащие до обновленческого собора даже не дерзали именовать Тихона “бывшим патриархом”. В то же время запуганность уже чувствуется, так как в некоторых храмах перестают возносить имя патриарха, вопреки всем канонам, то есть, как бы сами себя ввергают в пучину раскола.
Форма домашнего ареста патриарха была не жесткой, так как к Тихону допускались посетители. Тихон, правда, не служил, кроме Донского монастыря; и верующие стояли часами, чтобы получить у него благословение.
Был арестован управляющий Московской епархией архиепископ Никандр (Феноменов). У Тихона на процессе вымогали признание, что именно Никандр ведет подрывную деятельность. Но все-таки проходили правильные назначения и в том числе на архиерейские кафедры. Основная церковная иерархия осталась законопослушной.
В марте в тот же день, когда Антонин писал свое письмо с отчетом, можно сказать, выскочили 12 человек из Петербурга (11 священников и дьякон), что мы‑де за сдачу всяких ценностей.
Было распубликовано тогда же, что патриарх должен будет предстать перед народным судом – народный суд так и не состоялся (ни над патриархом, ни над Никандром, ни над кем). Было также объявлено, в чем будут обвинять – обвинять будут в КРД (контрреволюционная деятельность). Хотя это обвинение и не было снято, но 27 июня 1923 года патриарха просто выпустили.
Патриарха, конечно, выпустили вовсе не по ноте Керзона – Советское правительство (и при Ленине, и при Сталине) в этом отношении было твёрдо и на мнение иностранных держав, ему фактически было наплевать; выпустили и не потому, что, якобы, было возмущение народных масс. С такими-то возмущениями, да ещё после гражданской войны, правительство всегда бы справилось. Тем более, что уже целое народное восстание (тамбовское под предводительством Антонова) было подавлено штыками и пулями (и газом) под руководством Тухачевского.
Дело в том, что 17 мая 1922 года уже из Горок (Сталин назначен ответственным за здоровье товарища Ленина) Ленин направляет свое известное письмо “О неограниченном применении террора”, то есть, не ограниченного ничем, кроме революционной совести.
А 26 мая того же года у Ленина – первый инсульт, чем и воспользовалась остальная большевистская верхушка. То есть, Сталин в объединении с Зиновьевым и с Каменевым создали триумвират по отстранению Ленина от власти. И только осенью Ленин несколько оправился от инсульта и вернулся к деятельности в Москву, но только для того, чтобы создать контр-объединение – восстановить сердечный союз с Троцким.
В декабре 1922 года Ленин был вновь отправлен в Горки, но уже на жесткий режим, то есть, к декабрю 1922 года реальной власти Ленин уже не имел.
Троцкий в своей книге “Моя жизнь” пишет, что когда Ленин спросил – что же это получается – рукопашная наверху? Троцкий отвечал: нет, это – политическая борьба.
Началась “потасовка между своими” и поэтому в начале 1923 года было уже не до Тихона. В январе все газеты перестали писать о голодающих; а в июне и Тихона выпустили.
Освобождение Тихона из тюрьмы было немедленно снято на кинопленку (с извозчиком Кириллом Ивановичем, с иподьяконом) и потом этом фильм демонстрировался во всех кинозалах страны[7].
Таким образом, на самой верхушке власти возник другой план, поэтому всю комедию переиграли.
В то же время положение дел в Церкви было серьезным. По положению Собора 1917-1918 года, если патриарх будет лишен возможности управлять Церковью, то на этот случай он должен был назначить себе Заместителя.
Этим Заместителем был назначен митрополит Агафангел (Преображенский), которого Тихон лично знал. Агафангел занял Ярославскую кафедру после Тихона. Агафангел был известен умеренным настроением. Но на Соборе не сумели предусмотреть самого простого дела – митрополита Агафангела представители власти не допустили в Москву, чтобы он мог выполнять функции местоблюстителя.
Тут же священники Введенский, Белков и Калиновский явились к патриарху в Донской монастырь и попросили его передать им патриаршую канцелярию для передачи ее митрополиту Агафангелу (Тихону уже было известно, что митрополит Агафангел задержан и препровожден обратно в Ярославль). Тихон принял предложение священников, которые взяли и просто разослали по епархиям объявление, что патриарх всю власть передал им.
[1] Это единственные процессы церковников, после 1922 года такие процессы не практиковались, то есть все остальные расстрелы священнослужителей и активных верующих проходили в тайне либо по приговору “тройки” (ОСО), либо походя без всяких приговоров.
[2] Издательство “Современник”, 1990 год.
[3] Обвинителями на суде были Лунин и Логинов.
[4] Воспоминания митрополита Нестора Анисимова. – В кн. Краснов-Левитин А.Э. “Очерки истории русской церковной смуты”, Приложение.
[5] Комитет по помощи голодающим.
[6] Антонин будет запрещен в священнослужении только 17 апреля 1924 года.
[7] Билет стоил столько же, сколько и на Шаляпина, то есть, по высшей ставке.