Список лекций Новейшая история Русской Православной Церкви (1917-2000)
I. Отречение Николая II (2 марта 1917 года ст.ст.).
1. Предсказания о гибели династии:
а) монах Авель, прозванный “прорицателем” — 1901 год[1];
б) преподобный Серафим Саровский – 1903 год;
в) блаженная Параскева Дивеевская[2] (Прасковья Ивановна) – 1903 год;
г) старец Герасим Чудовский – 1904 год;
д) преподобный Варнава Гефсиманский – 1905 год.
2. События февраля – марта 1917 года [факты][3].
3. Отречение царя. Анализ текста отречения (оба варианта).
II. Реакция Церкви.
1. Февраль 1917 года. Предложение князя Жевахова[4].
2. Послание нового состава Синода от 29 апреля 1917 года.
III. Заключение.
- Предсказания о гибели династии.
а) Монах Авель, прозванный “прорицателем”, предсказал в 1801 году (при императоре Павле I) такую последовательность российских монархов: после Павла будет Александр; за ним – Николай; за ним – Александр; за ним – ещё Александр; за ним – Николай; и за ним – мужик с топором.
Монах Авель уже был известен предсказанием и смерти Екатерины II; и смерти Павла; и смерти Александра I. И всякий раз, когда монах Авель предсказывал, его сажали в тюрьму, а как только предсказание сбывалось, то его освобождали.
Поэтому, зная этот особый казус, император Павел I оставил завещание в 1801 году: “Вскрыть потомку моему через 100 лет”. Через 100 лет оно было вскрыто и предсказание было прочитано.
б) На канонизационных торжествах 19 июля 1903 года монахиня Гермиония, современница Серафима Саровского, подала царю Николаю II собственноручное письмо Серафима Саровского, заклеенное хлебом. Царь письмо вскрыл и, прочтя, долго рыдал[5]. Известно, что когда утешали царя великие князья, то говорили, что Серафим, хотя и святой человек, но мог же ошибаться.
в) В июле же 1903 года на тех же торжествах царь и императрица без свиты и без великих князей посетили блаженную Прасковью[6] Ивановну (Христа ради юродивую). Но, так как Прасковью Ивановну понять было трудно, так как она, как многие юродивые, говорила очень быстро и плохой дикцией, поэтому при ней была старшая, которая понимала каждое ее слово и передавала членораздельно посетителям. От этой старшей, которая дожила до революции, и стал известен разговор царя и царицы с Прасковьей Ивановной.
Прасковья Ивановна, прежде всего, велела им сесть на пол (подстелили ковер) и потом императрица признавалась, что если бы она сидела на стуле, то она бы со стула упала.
Предсказание Прасковьи Ивановны было о конце династии, хотя в это же время она же предсказала и о рождении наследника Алексея Николаевича: она взяла куклу мальчика; настелила высоко платками, положила и говорила: “тише, тише – это ваш”. Мальчик родился, но не для трона.
г) Старец Герасим Чудовский. В 1904 году в Чудовом монастыре при многих свидетелях Николай II явился официально служить благодарственный молебен о рождении сына. Но при входе, когда старец кропил святой водой и на слова царя, что “я приехал благодарить о рождении сына”, старец отвечал – “всё равно ты – царь последний”. За царем шла Елизавета Федоровна (Сергей Александрович был еще жив) и старец ей сказал, что “тебя бросят живую в колодец”. Это и было благословение (извещение о благословении свыше) и призвание на мученический подвиг.
д) преподобный Варнава Гефсиманский – 1905 год (Гефсиманский скит находится близ Троице-Сергиевой Лавры). Царь к старцу приезжал после 9 января 1905 года, весной, в сопровождении только двух флигель-адъютантов; был принят старцем наедине. Келейник старца иеромонах Порфирий позднее поведал некоторым своим духовным чадам[7], что старец благословил царя, а не только подтвердил предсказание, на смиренное принятие кровавого конца.
(Пять предсказаний о гибели династии; и по сути дела наследник был не нужен – ему нечего было наследовать).
- События февраля – марта 1917 года попытаемся усмотреть явное действие Десницы Господней. Суббота 25 февраля, Могилев, Ставка — зафиксирован как бы последний мирный день. Царь[8] был на всенощной, а на утро 26 февраля причастился Святых Христовых Таин.
В это время в Петрограде – волнения, так называемый “хлебный бунт”; шли хлебные митинги, то есть протесты против нехватки печёного хлеба и муки. На самом деле, Сибирь была “завалена” хлебом, но то и дело бастовали железные дороги. Царю советовали ввести хотя бы на железных дорогах военное положение – он отказался[9].
В своё время, императрица (когда писала свои бесконечные письма мужу) довольно прорицательно обратила внимание на то, что полиция не подготовлена к возможным беспорядкам и даже не вооружена. Полиция была безоружна по всей России и все так привыкли к мирному устроению народа, что, например, как у Гоголя в “Мертвых душах” – “боятся шапки полицмейстера”.
1917 год характеризуется тем, что перестали “бояться шапки полицмейстера”.
Государю всё докладывали, но сказано, что государь был спокоен и никаких мер не принимал. Генералитет Ставки (почти все) оставили воспоминания, в которых почти все сходятся на том, что все как-то опустили руки и словно боялись проявить твердость власти[10].
После 2-го марта хлеб появился на прилавках: цена 5 копеек фунт; цена сливочного масла – 50 копеек фунт (фунт – 400 граммов).
Все “записные” монархисты признавали необходимость ответственного министерства и ответственного не перед царем, а перед конституцией и, следовательно, перед судом. Причём, суд, не зависимый от воли монарха, а суд, который ориентируется только на конституцию; переход к парламентскому строю.
Таким образом, сторонников абсолютной монархии к февралю 1917 года не было — идея монархии исчезла из умов прежде, чем исчезнуть из жизни.
Одновременно мнение было такое, что конституция и переход к парламентскому строю упрочило бы положение царской фамилии в России. Это проявилось уже на праздновании 300-летия дома Романовых: в богопоставленную монархию верил лишь один царь, да и то с сомнением[11].
Царь как бы сам попался в ловушку своей “богопоставленной” власти: все ждали инициативы лично от него, а инициативы не было. Позднее в предательстве обвиняли: то генерала Алексеева – начальника Штаба; то генерала Рузского – командующего Северным фронтом; то их обоих вместе – ни один из них ни в коей мере предателем не был.
Генерал Иванов Николай Иудович был послан в Царское Село против петроградских мятежников с диктаторскими полномочиями: он ни одного из этих полномочий даже не попытался осуществить, но говорил, что он не пролил ни одной капли русской крови, а причина, мол, в том, что это де была бы трагедия для императрицы.
2 марта генерал Иванов получил телеграмму от царя, где тот рекомендовал ему приостановить все действия до прибытия царя в Царское Село (к этому времени о диктате говорить было уже поздно).
Масштаб волнений был таков, что в одном Петрограде 26 февраля 1917 года бастовало 240 тысяч рабочих. Идет война, а бастуют предприятия оборонного значения (на юге из 63 доменных печей работают только 28 (ввиду отсутствия топлива и отсутствия сырья); на Урале из 92 доменных печей остановилось 44).
Только 27 февраля 1917 года была отправлена телеграмма Родзянки с отметкой на ней генерала Рузского, то есть с 24 по 27 февраля о событиях в Петрограде царю ничего не сообщали.
До 24 февраля были проявления нарождающегося недовольства, грозящего волнениями; агитация среди рабочих и в гарнизоне Петрограда – об этом тоже не докладывали, может быть, и с целью. А ведь в Петрограде, кроме председателя Думы, был и Председатель Правительства – Голицын (на тот момент) и полиция.
Германия в Первую мировую войну воевать с Россией не хотела: Россия для Германии была побочным фронтом (командующий — Гинденбург), главный удар шел на Францию и на Англию. (Во Второй мировой войне ситуация другая – весь удар шел на Восточный фронт).
В понедельник 27 февраля в Ставку сообщили, что войска переходят на сторону восставшего народа.
Позднее генерал Свечин комментировал так: что такое петроградский войсковой контингент, так называемые запасные части, — мало обученные полу-солдаты, только что навербованные по гвардейским статям и даже многие не приведенные к присяге, то есть они ещё не успели пропитаться “военным духом”, они-то и примкнули к революции. (Все солдаты петроградского гарнизона – распропагандированы и заявляли, что они не будут стрелять в народ, и стрелялся командир).
Ситуация была такова, что когда в Петербург вступали боевые части, то они немедленно заражались общим настроением – уже было поздно.
В телеграмме Родзянки от 27 февраля содержалась просьба о разрешении сформировать новый кабинет министров.
Родзянку позднее обвиняли в бунтовщичестве и выгнали с Карловацкого собора, а ведь он оставался законопослушным до последнего мгновения: князь Голицын уже прислал телеграмму с просьбой об отставке – власть никому не нужна; а Родзянко просит разрешения сформировать новый кабинет. И в последний день своего царствования 28 февраля царь телеграммой даёт разрешение, то есть он принимает отставку Голицына и назначает Председателем правительства Родзянко (это было последнее распоряжение царя на троне).
27 февраля (вечер) – опять телеграмма Родзянки и опять просьба сформировать ответственное министерство.
В эти же февральские дни “главный монархист” адмирал Нилов (отчасти и собутыльник царя) повторял рефрен: “все будем висеть на фонарях, у нас будет такая революция, которая ещё в истории не видана”.
Командующий войсками Петроградского военного округа генерал Хабалов, даже по отзыву царя, видимо, растерялся: поэтому и был послан с чрезвычайными полномочиями генерал Иванов, но не осуществил их.
Что такое Временное Правительство: настоящее его название: “Временный комитет членов Государственной Думы”. Поскольку все члены Государственной Думы – выборные (избранные), то это как бы собранный в экстренном порядке, но всё-таки комитет из народных избранников.
28 февраля войска примкнули к Временному Правительству (потому и революция стала называться “февральской”): собственно, бунт стал революцией 28 февраля 1917 года. Прежнее Правительство во главе с князем Голицыным мирно покинуло свои посты и разбежалось, как и последний обер-прокурор Синода Волжин.
В последствие уже в эмиграции Сергей Николаевич Булгаков[12] (протоиерей Сергий) вспоминал о тайном совещании религиозно-философской верхушки, где и пытались усмотреть Божий Промысел во всех событиях, которые ещё не наступили, но которые надо было ждать. Булгаков вспоминает: “Бердяев бердяевствовал, как всегда, против меня (высказывался против); Флоренский отдавался своему излюбленному amor fati (это термин философии стоицизма – любовь к своей судьбе, то есть к року); протоиерей Иосиф Фудель (ученик Константина Леонтьева) просто молчал и только я высказывал простую мысль, что как это отразится на положении на фронте”. Сергей Булгаков впоследствии был автором покаянного послания – “всенародного покаяния в убиении царской семьи”.
Царю, уже после апрельских дней, — принадлежит странное признание, что все последние дни февраля и начала марта он чувствовал себя как бы в прострации: “только сейчас понемногу прихожу в себя”. То есть царь находился в состоянии как бы отключки воли, которой у него и так было не много.
Итак, Временное Правительство было образовано 28 февраля 1917 года на пустом месте и царь разрешил его в тот же день, но post factum.
В середине дня, около 14 часов, министр Двора Фридерикс получил известие от дворцового гофмаршала графа Бенкендорфа извещение, что неспокойно в Царском Селе (и только); царь испугался за судьбу жены и детей и бросился в Царское Село, чтобы защитить их лично, что ли. Хотя царю советовал генерал Алексеев, например, — именно в такое тревожное время никуда не уходить (из Могилева). “Но царь так встревожился за судьбу своей семьи (говорит генерал), что я не решился настаивать”.
Нигде в дневнике царя нет упоминаний о предсказаниях, но когда по его поручению генералитет вырабатывал текст отречения, то ни одного слова не промелькнуло о том, что, хотя бы, надо взять благословение у Церкви на отречение. Ведь Церковь царя миропомазывала – так, может быть, у Церкви взять и благословение на уход; но такая мысль никому не пришла в голову.
(В отличие от Ельцина: когда в августе 1991 года Ельцину предлагали сдаться, то тот сказал, что он сдастся, если его благословит патриарх. Патриарх через Руцкого передал, что он отнюдь не благословляет, а благословляет стоять).
Царь, в исходе дня 27 февраля, бросился в царском поезде в Царское Село и это событийно всё решило окончательно.
После отречения царь сделал несколько официальных заявлений, в которых объявлял (когда он уже отрекся и за себя и за наследника), что он ни в коем случае не хотел бы покидать Россию, а желал бы жить в России с семьей в качестве частного лица: воспитывать Алексея и жить либо в Крыму (в Ливадии), либо в своем имении в Костромской губернии.
Точные слова генерала Алексеева такие: “напрасно все-таки государь уезжает из Ставки, в такое время лучше оставаться здесь, но он так беспокоится о семье, что я не решился очень настаивать”.
О состоянии императрицы в это время лучше всего написано у Солженицына в “Октябре шестнадцатого”. Лейт-мотив императрицы – “кровь не должна пролиться, особенно на глазах” (призрак 9-го января качался пред нею).
Да еще в это время все дети заболели корью. Хотя им говорили, чтобы они все уезжали в Англию[13] – перевозят же на поездах тяжело больных.
Из Петрограда волнения перекинулись в Царское Село; Александра Федоровна через графа Бенкендорфа спрашивала совета у мужа – как ей поступить.
Для сравнения. Императрица Феодора (жена Юстиниана): были уже готовы корабли для эвакуации императора из Константинополя, но Феодора сказала, что “порфира – это лучший саван” – и оба остались. Был послан Велизарий, началась какая-то неразбериха среди повстанцев и бунт был ликвидирован.
Точно не известно, но похоже, что царь раскаивался, что принял верховное главнокомандование, поскольку в стране (в мирной) он никого не оставил за себя при постоянно сменяемом и беспомощном правительстве – за три года войны поменялось три кабинета – кабинет Горемыкина, кабинет Протопопова и последний кабинет Голицына. Последнее назначение царя – это назначение Родзянко.
Отречение царя.
Часто приходится читать, что оно было на станции Дно – это неверно. Отречение было 2-го числа уже во Пскове: царский поезд был задержан на станции Дно и повернули в Псков. Псков был верен присяге, в нем все было спокойно. (Но отречение как бы стояло в мозгу царя).
Текст отречения царь писал не сам. Текст отречения было поручено составить некоему Базили (итальянского происхождения) и чин этого Базили – директор политической канцелярии при начальнике Генштаба; редакцию текста осуществлял генерал Алексеев.
Не осуществленный проект отречения царя, который, видимо, он писал сам.
“В тяжелую годину ниспосланных тяжких испытаний для России, Мы, не имея сил (зачеркнуто слово “руководить”) вывести империю из тяжкой смуты (зачеркнуты слова “великие неудачи”), переживаемой страной перед лицом внешнего врага, за благо сочли, идя навстречу желаниям всего русского народа, сложить бремя (зачеркнуто слово “данной”) врученной нам от Бога власти (то есть, от Бога вручена, а мы сочли за благо ее сложить). Во имя Величия возлюбленного русского народа и победы над лютым врагом призываем благословение Бога на сына нашего (зачеркнуто слово “которому”), в пользу которого отрекаемся от престола нашего. Ему до совершеннолетия регентом назначаем брата нашего Михаила Александровича”.
В это время неотлучно при царе находился лейб-хирург Сергей Петрович Федоров (лейб-хирург выдал царю приговор медицинской науки, что царевич Алексей Николаевич может прожить долго (тогда ему было 13 лет), но по науке – он не излечим). В связи с не излечимой болезнью наследника царь сам поменял свое решение и назначил своим преемником младшего брата Михаила Александровича, который и был наследником до рождения царевича Алексея. Решение о назначении Михаила Александровича не соответствовало Законам Российской империи. Но Временное Правительство пошло на это, так как до совершеннолетия наследника оставалось пять лет, а через пять лет ничто не мешало Михаилу Александровичу отречься от престола в пользу племянника, как законного государя.
Текст отречения был готов у Николая II до прибытия делегатов Думы. Делегаты предпочли уничтожить свой проект, потому что, по их признанию, – он был гораздо хуже.
Когда пришли делегаты и сказали, что у них есть своя заготовка проекта отречения — царь отвечал, что текст отречения уже готов, но на всякий случай – “давайте ваш, я посмотрю”.
Царь удалился к себе в кабинет и вынес готовый, подписанный текст, соответствующий первоначальному, и только по подсказке членов Думы в текст было внесено положение о том, что новый царь (Михаил Александрович) приносит присягу верности конституции.
Полный текст отречения.
“В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу Родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжкое испытание.
Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны (то есть по сравнению с первоначальным текстом весь логический упор на военное положение). Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа, всё будущее дорогого нашего Отечества требует доведения войны, во что бы то ни стало, до победного конца. Жестокий враг напрягает последние силы и уже близок час, когда доблестная армия наша совместно со славными нашими союзниками может окончательно сломить врага (чувствуется, что последние фразы явно из манифестов начала войны – это все тот же Базили, который воспользовался своими старыми заготовками).
В эти решительные дни в жизни России почли Мы долгом совести облегчить народу нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и в согласии с Государственной Думой, признали Мы за благо отречься от престола государства Российского и сложить с себя верховную власть.”
Итак, долг совести; то есть он отрекается от престола “ради тесного единения и сплочения всех сил народных”. Как говорят сейчас – ради консолидации; то есть пока он сидит на престоле – идет смута, а как только он отречется, так будет консолидация. И она была, кстати, примерно до апрельских тезисов Ленина.
Дальше.
“Не желая расстаться с любимым сыном нашим (царю сказали, что Вас вышлют за границу, как бывшего императора, но если Вы отречетесь в пользу сына, то он должен будет жить в России, то есть отдельно от Вас. Причем, считалось, что с царевичем нельзя оставлять императрицу, так как говорили, что если она руководит мужем, то теперь, тем более, будет руководить больным, несовершеннолетним сыном), Мы передаем наследие наше брату нашему великому князю Михаилу Александровичу и благословляем его на вступление на престол государства Российского.
Заповедуем брату нашему править делами государственными в полном и в нерушимом единении с представителями народа (Дума) в законодательных учреждениях, на тех началах, кои ими будут установлены, принеся в том нерушимую присягу (это и есть верность принципам конституционной монархии). Во имя горячо любимой Родины призываем всех верных сынов Отечества к исполнению своего святого долга перед ним, повиновению царю в тяжелых минутах испытаний и помочь ему вместе с представителями народа вывести государство Российское на путь победы, благоденствия и славы (это опять явно из старых манифестов). Да поможет Господь Бог России”.
Псков, 2 марта, 15 часов 5 минут 17-го года. Николай.[14]
И подпись: заверено министром императорского Двора генерал-адъютантом графом Фридериксом.
Хотя царь и писал в дневнике, что “всюду ложь и предательство”, но всё окружение царя, и даже Дума, до последней минуты сохраняло лояльность: отречение было готово до приезда Шульгина и Гучкова (представителей Думы). (Вся информация по положению в стране, которую получало окружение царя, немедленно передавалась царю).
Отступление. Товарищ Сталин, учитывая все уроки истории, был зверино предусмотрителен: он считался Верховным Главнокомандующим, не покидая Москвы, когда вернулся из Куйбышева; 7-го ноября был парад и Сталин был на месте. И московское контр наступление и Сталинград, и Курская дуга (мемуары маршала Жукова) – все решения принимались только при непосредственном участии Сталина и никакой генералитет никакой самостоятельности не имел: каждый шаг они согласовывали с ним.
2-го марта было опубликовано отречение, а 3-го марта в газетах появилось отречение Михаила Александровича. Тогда-то бывший царь и сказал, что “не ожидал я от Миши такой неожиданности”. Хотя можно было и ждать.
Михаил Александрович свое отречение формулировал так, что он согласен принять бразды правления, если он будет избран на престол демократическим путем на альтернативной основе.
Царь Николай II отрекался от престола совершенно искренне и навсегда: он говорил с полной искренностью, что после этого “ну, разве я буду вмешиваться хоть в какую-то политическую жизнь”. Он только не хотел уезжать из России и, главным образом, потому, что плохо представлял себе, что такое Россия и, одновременно, будучи (наезжая) за границей в качестве монарха громадной страны, не очень представлял себе, как можно жить за границей в виде частного лица.
Русской крови в царе Николае II было мало. Династия Романовых прервалась на Петре II; и если сын Екатерины, император Павел I, был сыном Салтыкова, то дальше начинаются браки только с немецкими принцессами (Голштейн-Готторпская династия восходит к Петру III, но его брак с Екатериной Великой был фиктивным).
Но ведь и киевские князья были не русскими по крови. Ярослав Мудрый женат на шведской принцессе Ингигерде; по линии непрерывной наследственности сын Ярослава Всеволод Ярославич – женат на греческой царевне Марии Константиновне, дочери Константина Мономаха; сын их, Владимир Мономах – женат на английской принцессе Гиде Горальдовне; и их сын, Мстислав Великий, – женат на шведской принцессе.
Национальные предания, национальные черты воспитывались. Например, Александр III был окружен славянофилами (и даже бороду отпустил), но царь Николай II недолюбливал Победоносцева; но и его непосредственные воспитатели изо всех сил пытались привить ему всё русское.
В 1712 году – явление Божией Матери на Соловках схимонаху Иисусу уже предрешило Советскую власть и Соловецкий лагерь особого назначения. (Богородица тогда сказала, что на этой горе, которая ещё ничем не была, надо устроить Голгофско-распятский скит и что эта гора “убелится страданиями неисчислимыми”).
Реакция Церкви на отречение царя (и вообще на все события конца февраля и начала марта 1917 года).
Во время февральских перестрелок был князёк Жевахов (оставил свои воспоминания), нечаянно проскочивший в товарищи обер-прокурора Синода, предложил членам Синода объявить, что участники волнений отлучаются от Церкви.
На это, первоприсутствующий член Священного Синода митрополит Владимир (священномученик) посоветовал князю Жевахову заняться своим делом, а советы свои оставить. Надо сказать, что это был воистину голос Церкви: следующий состав Синода в этом отношении был абсолютным преемником прежнего.
Например, известно, что в 1905 – 1907 годах некоторые священнослужители были лишены сана за свои реальные или предполагаемые политические убеждения, когда Церковь считалась частью государства. (Церковь была до 1918 года отделена от государства — это акт Временного Правительства).
Постановление от 29 апреля 1917 года: Священный Синод постановил – предоставить всем священнослужителям, которые были лишены священного сана за их политические убеждения, войти в Священный Синод с ходатайством о пересмотре дел и о восстановлении в священном сане.
Как сказал патриарх Тихон о тех, кто был за границей, — что они вольны в своих убеждениях, но не могут высказывать свои убеждения от имени Церкви. Так и здесь: убеждения сами по себе, а священническое служение – само по себе (это разные вещи).
Другой пример. Священным Синодом разрешено совершить обряд церковного отпевания над могилой казнённого в 1914 году по приговору суда за политические убеждения Петра Пяткина, который перед казнью был исповедан и приобщён.
Таким образом, Синод совершенно не откликнулся на предложение князя Жевахова.
В апрельские дни, новый состав Синода, обращаясь к всероссийской пастве (к архипастырям, к пастырям и к благочестивым мирянам) Русской Православной Церкви, упоминает только про отречение царя как вообще про какой-то прошлогодний растаявший снег. Сказано так: “Давно уже в умах русских людей жива мысль о необходимости созыва Поместного собора”. И, вообще, “для устроения нашей церковной жизни на незыбленных началах, данных божественным Основателем и Главою Церкви Господом Иисусом Христом, в Священном Писании и в правилах святых апостолов, святых Вселенских и Поместных Соборов и святых отец” (то есть то, что называется “Свод канонических правил”, то есть подразумевается, что они были попраны).
“Произошедший у нас государственный переворот, в корне изменивший нашу общественную государственную жизнь, обеспечил и Церкви возможность и право свободного устроения.
Заветная мечта русских православных людей теперь стала осуществима и созыв Поместного собора возможно в ближайшее время сделается настоятельной необходимостью”.
Итак, никакого траура, ни тени сожаления. Но ведь это-то и есть православная традиция. В истории Византии, например, на следующий день патриарх Тарасий миропомазывает и коронует нового императора и даже узурпатора (Никифора I в 802 году).
Церковь лояльна всякой власти, которая по независимым обстоятельствам и не ведомыми Божьими путями оказывается наверху.
Только большевики, которые слишком круто взялись, на некоторое время сподобились отвержения Церкви и даже соборной анафемы[15], которая, однако же, патриархом Тихоном, осуществлявшем всю полноту церковной власти, в 1923 году была снята, и не номинально, а благодатно, ибо все епархии получили указание о поминании властей. (Молитва о властех и воинстве: “да тихое и безмолвное житие поживем, во всяком благочестии и чистоте” – это формула Сергия).
Другое дело, что митрополит Сергий имел твердость заставить всех выполнять распоряжение, потому что распоряжение патриарха Тихона кто хотел, тот выполнял, а кто не хотел, тот проигнорировал.
На Поместном соборе 1917-1918 годов тоже была выработана формула поминовения власти: “Еще молим о всех, еже во власти суть, да внушит им Господь благое о Святой Церкви Своей”.
(Можно провести аналогию этого периода жизни Церкви с иконоборческим периодом).
[1] 1901 год – это год, когда это предсказание стало достоянием многих; собственно, достоянием страны, конечно, ограниченного контингента, так как старались не разглашать.
[2] Скончалась в 1915 году.
[3] История событий – это тоже священная история.
[4] Товарищ обер-прокурора Синода при обер-прокуроре Н. Раеве (1917 год).
[5] Это письмо утрачено или, во всяком случае, по сей день не обнаружено.
[6] Параскева (Прасковья) – это ее монашеское имя, мирское – Ирина.
[7] Одну духовную чаду отца Порфирия я знала лично: Екатерина Павловна Васильчикова (в схиме Елисавета), скончалась в 1994 году и похоронена в Никольском Черноостровском монастыре Малоярославца.
[8] Царь, на том фоне, был человек большого благочестия и причащался несколько раз в год (во все четыре поста и в Праздники).
[9] Сталин, когда началась война, объявил военное положение по всей территории России.
[10] Книга “Воспоминания очевидцев отречения Николая II”, изд-во “Красная газета”, 1927 г. (книга перепечатана в 1990 г.).
[11] Вениамин Федченков “На рубеже двух эпох”, “Отчий дом”, 1994 год.
[12] См. очерк “Агония”.
[13] Английский король – двоюродный брат царя по матери, так как английская королева-мать Александра – родная сестра императрицы Марии Федоровны.
[14] Царь сам печатал текст отречения на машинке.
[15] Анафему повторяют только раз в году – в день Торжества Православия; а так как анафема была еще и безымянна, то ее никто не принял на свой счет. Большевики и венчались, и разводились церковно, и крестили детей (даже на самой большевитской верхушке — тот же Каменев).