Список лекций История Русской Православной Церкви.
Восстановление старческого служения в Русской Православной Церкви. Преподобный Серафим Саровский.
Основание четвертого земного удела Божией Матери – Серафимо‑Дивеевской обители.
События, связанные с основанием Дивеева, — вселенского масштаба и вечного значения – “небо и земля мимо идут, словеса же Моя не мимо идут” (ср. Мф.24.35; Мк.13.31; Лк.21.33) — сказал Господь; но в историческом плане пред нами события, которых современники не заметили. Поэтому мы и будем рассматривать эти события в двух планах: в плане вечном и в плане историческом.
Старческое служение в Русской Православной Церкви.
В истории Церкви (русской) этим служением отмечены в первую очередь двое: преподобный Феодосий Печерский[1] и преподобный Сергий Радонежский. При всем несходстве эпох, при всем несходстве исторического момента и даже несходстве личных характеров, – что их объединяет? – Их объединяет, прежде всего, то, что они окормляли[2] князей-возглавителей государства. У преподобного Феодосия Печерского – оба Ярославича, то есть Изяслав и Святослав Ярославичи – стольные Киевские князья, а у Сергия Радонежского – Дмитрий Донской.
Серафима Саровского при жизни характеризует крайнее умаление церковно-социального облика (то, что сейчас называют — имидж). Церковно-социальный облик Серафима Саровского, даже внешний, являет собой крайнее умаление: он постоянно ходит в грязи, ходит во вшах[3]; одет по-монашески, но обвязан каким-то зеленым платком, как бы от боли в пояснице и опирается на топорик или на палку. (Серафим Саровский не был до конца исцелен Божией Матерью, хотя сам говорил, что “и золу может превратить в злато” – это для понимания нам. Все мы вынуждены стать в определенном смысле интеллигентами[4]). Также — характерное сидение на полу в церкви.
Если преподобный Сергий ходит просто в залатанной рясе, как и Кирилл Белозерский, и оба умоляют презирать золото – это обличение любостяжания князей, бояр; святые держат князей на приличном отдалении. Например, Кирилл Белозерский пишет князю Юрию Звенигородскому (сыну Дмитрия Донского): “Извещаю наперед, что нельзя тебе видеть нас. Правда, был здесь брат твой Андрей, но здесь его вотчина и нам нельзя было не отдать поклона своему государю; а твоей вотчины здесь нет”. А Серафим Саровский от своих простеньких посетителей выскакивает из окна и удирает, прячась в траве. (Саровский послушник, провожая гостей и видя в траве только следы лаптей, говорит озабоченно: “Убёг”).
И чту поразительно — это то, что от Серафима Саровского не осталось ни одной собственной молитвы; то есть гимническое творчество для него закрыто, хотя весь он – славословие и хвала. Нельзя сказать, что Серафим Саровский был полностью безграмотным – “Добротолюбие” он знал во всяком случае. Гимнического творчества ему не было дано и это – тоже признак умаления Церкви.
Но в то же время Серафим Саровский весь – славословие и хвала, особенно в разговоре с монашествующими: как он утешает скорбных Саровских братий – “нет дороги унывать, ибо Христос всё победил: Адама воздвигнул, Еву – освободил, нам вечное спасение дал …”.
Лексика Серафима Саровского отличается тем, что это — язык притчи, то есть говорит он сплошь с “не обновленными”; с ближайшими – это язык намёка и часто прибаутки, поговорки. Это тоже весьма характерно, так как это соответствует поведению блаженных; тем более, что Серафим Саровский положил начало Дивеевским блаженным и сам благословил Пелагею Ивановну Серебреникову на подвиг Христа ради юродства. Конечно, в самом преподобном Серафиме было несколько от юродства, но оно просто так зря не приходит – оно приходит либо для обличения показного благочестия, либо для обличения современных тому свидетелю Христову церковных дел.
Сильные мира сего совершенно избегают его; зато семья последнего царя буквально ищет в его словах чего-то применимого к себе — и находит. Из его беседы с чиновником Богдановым: “Укоряют – не укоряй, гонят – терпи, хулят – хвали. Осуждай сам себя, так Бог не осудит. Покоряй волю свою воле Господней. Никогда не льсти. Познавай в себе добро и зло, блажен человек, который знает это. Люби ближнего твоего; ближний твой – плоть твоя”. Эти-то слова вся семья вписывает в свои дневники.
Об учительстве церковном.
Серафима Саровского спрашивают – какому совету можно следовать? Где искать руководителя? Поразительный ответ: Серафим Саровский сначала говорит: “Это вам не обновленным” и улыбнулся. (Обновлённый – это рождённый свыше; это стяжавший бытие новой твари; это стяжавший Духа Святого, то есть достигший цели христианской жизни). Затем, уже серьёзно, продолжал: “Довольно ангела-хранителя, от святой купели данного. Если ярость в ком есть – не слушай (а это вся подпольщина, все экстремистские газеты), кто девство хранит – того Дух Божий посещает”. И, наконец, — “Псалтирь купи – там всё есть”.
На вопрос: “Надо ли учиться всем наукам?”, то есть под вопрос поставлено всё петрово просвещение и весь век Екатерины; и простенький ответ преподобного: “Разве худое дело знать что-нибудь?”. На мысль собеседника, что для того, чтобы отвечать на такие вопросы, надо быть самому ученым -–тут же отвечает: “Где уж о таких вещах говорить мне, младенцу, – спроси[5] кого поумней”.
Серафим Саровский в своих наставлениях использовал притчи и поговорки и этим он существенно отличается от Оптинских старцев; также от Феофана Затворника, от Георгия Затворника. Их стихия – письмо, частная переписка; или как у Тихона Задонского, у которого – устная записанная беседа.
Самое мучительное в житии Серафима Саровского – пропасть непонимания между ним и современной ему церковной властью: игумен Нифонт писал на него доносы. В 40-х годах, когда обоих уже не было на свете, эту проблему обсуждали Андрей Николаевич Муравьев со святителем Филаретом Московским.
(Есть чэдная церковная истина в бессмертной формулировке Исаака Сирина: “Никто не всходил на Небо, живя прохладно; и путь Божий есть ежедневный крест”).
Поэтому недаром Серафим собирает и благословляет юродивых: их служение впереди. Те времена антихриста, которые он предсказывал: “До настоящего антихриста не доживете, а времена антихристовы переживете”. Антихристовы времена – это Дивеевская смута 1860-1862 годов. Инициатором смуты был епархиальный архиерей Нижегородский Нектарий (Надеждин), притом не худший в ряду тогдашних архиереев. Агентом-провокатором выступил Иоасаф (Толстошеев) – иеромонах; в прошлом духовник Нижегородского епархиального управления.
По тогдашнему положению только юродивые могли обличать церковную власть, не внося соблазна в умы верующих. Как раз Пелагея Ивановна влепила крупную пощечину епархиальному архиерею со словами: “Куда ты лезешь?”
Серафим предсказывал это, только притчами; то есть – “не на всё смотри, что летит по воздуху, и не всё лови, что плывет по морю”; “готовьте больше лаптей, одни на ноги, другие за пояс – не ровён ведь случай”.
Всемирный светильник Серафим 32 года проводит в затворе (с конца 1793 года до конца 1825 года): затворником и анахоретом.
Выйти из затвора и начать принимать народ, то есть приступить к старческому служению, Серафим получил приказание от Матери Божией. Она явилась ему перед самым декабристским восстанием, то есть 25 ноября 1825 года в день Климента Римского и Петра Александрийского. Богородица явилась с двумя апостолами – Петром и Иоанном Богословом и тогда велела не только выйти из затвора и принимать народ, но и основать (или возобновить) обетованную Ею (обещанную Ею во второй половине XVIII века) Серафимо-Дивеевскую обитель – четвертый и последний земной Ее удел[6].
Что такое “Удел”? Вот Она сказала, что Я низведу на этот удел все три Моих благословения (с Иверии, Афона и Киева) и что такой обители не было и не будет (это еще не сбылось). Богородица — как Игуменья этой обители и по выражению Серафима: “начальница – только Ее наместница”.
Серафиму Богородица являлась 18 раз. Киев и Дивеево объединяются ещё и тем, что как Антоний вымолил: “Кто положен в пещерах Киевских – душа того не погибнет” (то есть, если сподобится быть туда положенным; но если человеку не дано, то Сама Божия Матерь, Ею ведомыми путями, даст такому человеку умереть в другом месте); также и Серафим Саровский вымолил у Божией Матери, чтобы души дивеевских насельниц не погибли, и Она, задумавшись, сказала: “Кроме трех”.
Устроение четвертого удела весьма любопытно, так как насквозь символично.
Прежде всего, что такое Дивеево? Афон, скажем, — это все-таки окраина всего цивилизованного мира (прямо с морем граничит): египетские пустынники удалялись в не заселенные места; точно так же и наша северная Фиваида.
Дивеево – рабочая окраина, торговое село. По выражению Серафима – “жилище бесов”, то есть кабаки. И вот там, а не где-нибудь, открылась обитель. Позднее земля вокруг обители была выкуплена, а село стоит до сих пор.
До 1825 года обитель собиралась спонтанно. Матушка Александра Мельгунова скончалась еще в 1789 году. Собственно, Матерь Божия руководила построением “обители в канавке” – мельнично-девической; границей её служит канавка, где прошли стопочки Богородицы. Канавка в два аршина глубиной и насыпанный вал в два аршина высотой с посаженым крыжовником, чтобы он не осыпался.
Канавка[7] – символ границ Удела и они чётко очерчены – ни пяди, ни туда, ни сюда.
Храма в этой Мельничной обители нет и не должно было быть. Храм построили уже при Толстошееве — Тихвинскую деревянную церковь, которая по спешности постройки вышла кривой. Это тоже недаром, так как здесь – некий образ Нового Иерусалима (Небесного). (Откр.21.22) – “Храма же я не видел в нём; ибо Господь Бог Вседержитель – храм его, и Агнец” (эта Тихвинская церковь сгорела в 1928 году).
Храм для дивеевских сестер велено было построить вне канавки и пристроить его к паперти Казанской церкви, построенной еще матушкой Александрой (Мельгуновой). И по признанию Серафима: “и камушка, он, убогий, своей волей не положил”. Даже апостол Павел не имел дерзновения о себе это сказать. Он говорил, что “повеления Господня не имею, а даю совет, а я думаю, что имею Духа Божия” (ср. 1Кор.7.25,40). Точно также при жизни Серафима Саровского набор сестер производит Матерь Божия.
Тех кого Серафим принимает, как бы отпущенный на свою самодеятельность, на свое духовное творчество, – Матерь Божия часто возбраняет; и он отсылает этих, уже принятых, сестер в старое Дивеево; как бы “отходы” от Мельничной обители скапливаются в старом Дивееве. В знак этого впоследствии Пелагия Ивановна Серебренникова (“второй Серафим”) носила за пазухой навоз – вот эти отходы — у самого сердца, так как впоследствии в 1842 году обе обители были объединены.
Позднее вне канавки покупается место под главный собор, нынешний – Троицкий: и до сих пор полное название монастыря — Свято-Троицкая Серафимо-Дивеевская обитель. Строится церковь Преображенская (кладбищенская).
Церковь, построенная Толстошеевым (кривая, деревянная), сгорела уже при советской власти в 1928 году, после разгона обители.
Матерь Божия обещала, что всё у них будет, при малых трудах человеческих; но — трудах. Дивеево создается, как трудовая община и молитва в нем ограничена почти как для мирян. Отчасти это объясняется и тем, что сестры в основном не грамотные. Но ведь не грамотные тоже собраны по воле Пречистой Девы: в храме нижнем – неусыпаемая Псалтирь (она и сейчас есть), неугасимая лампада; в верхнем — негасимая свеча; поминовение всех, начиная от царских родов. (Сомнительно поэтому, что Александр I и Федор Кузьмич – одно и то же лицо, так как Александра I там поминали “за упокой” — Серафим Саровский это бы знал).
Малое довольство; иногда даже голод, который пошел уже после смерти преподобного Серафима; но поразительные слова, что “убогий Серафим мог бы обогатить вас, но не полезно; мог бы и золу превратить в злато, но не хочу – у вас многое не умножится и малое не умалиться. В последнее время будет у вас изобилие во всем, но тогда уже будет и конец всему”, то есть изобилие как признак конца всему. (Кстати, перед революцией никакого изобилия не было).
Как символ непрерывного физического труда в обители внутри канавки была установлена “мельница-питательница”, как ее называл Серафим Саровский. На мельнице работали сами же сестры и сами же сестры занимались и хлебопашеством.
В обители – удивительно простой устав, нигде никогда не виданный: трижды “Отче наш …”, трижды “Богородица Дево радуйся …” и один раз Символ веры; по 12 поклонов с краткими молитвами – это утреннее, дневное и вечернее “правильце” и по 100 поклонов ежедневно Господу Иисусу Христу и Божией Матери.
После водворения мира и порядка (то есть, начиная с 1862 года) Пелагия Ивановна Серебренникова как бы перестала себя мучить; то есть купаться в грязной, холодной воде, до крови колотить себя палками. Она стала заниматься Иисусовой молитвой с цветами (дотрагиваясь до лепестков). Казалось бы, что она руководила всей духовной жизнью дивеевских сестер; но это только по их собственному желанию и далеко не все покорялись этому руководству.
Во-вторых, по выражению ее преемницы Прасковьи Ивановны, дело было так: “проглянуло солнышко, снежок только растаял, а теперь в обители темно будет” – в 1884 году на Трех святителей (29 января ст.ст.) скончалась Пелагия Ивановна Серебреникова (“второй Серафим”).
Церковное дело в Русской Православной Церкви совершается мучительно. Дивеево — это же образ всего: в обители происходят самоубийства. С другой стороны – в обители держат помешанных: их не велено высылать, то есть их терпят. (Самоубийства бывали как раз у “нормальных”, не помешанных. Чтобы жить в монастыре, особенно женском, “надо иметь терпения не воз, а целый обоз”, как говорил Амвросий Оптинский).
Главное ограничение – чтобы на старших должностях в Дивееве были только девственницы. Этот пафос “девства” проходит через всё свидетельство преподобного Серафима, хотя он же был очень глубоким и строгим противником повальных постригов. Особенно для засидевшихся девушек и особенно из обеспеченных (из дворянского звания). Одной такой он так и сказал: “Монашеская жизнь — трудная, не для всех она выносима, а ты замуж выйдешь в преклонных летах”.
В этой обители не было постнического устава — как устава, его заменяла просто скудость монастырских средств;[8] но было очень серьёзное ограничение – чтобы не просто вина, а винного запаха в обители не было.
В XIX-м веке причащались только один раз в году – Великим Постом, а в Дивееве Серафим установил правило причащаться по всем праздникам и постам (хотя бы один раз в пост) и это было очень много для того времени.
Обитель стала собираться как женская общинка при приходской Казанской церкви (в конце XVIII-го века, когда умирала матушка Александра, в обители было только три сестры). В 1820-х годах прошла регистрация общинки, но стимулом к этому послужил донос: а именно, так как сестры были в основном крестьянками, то донос пошел в Синод, что там сборище развратных беглых девок, то есть нечто вроде публичного дома.
Община до этого существовала без всякого официального церковного статуса, поэтому родители девушек, которых отпускали, так и говорили, что “мы отпускаем нашу дочь в надежде на вас (при жизни Серафима Саровского), а после вашей смерти, может быть, они все разойдутся”.
В 1841-1842 годах, уже после смерти Серафима Саровского, в среднем Поволжье был голод и тогда и митрополит Филарет Московский советовал сестрам разойтись по домам, пока не будет урожая. Только по настойчивому убеждению своего духовника архимандрита Антония (Медведева), который провел первые свои монашеские годы в Сарове, а затем в Нижегородской Высокогорской Пустыни, – что есть благословение Серафима Саровского “Никуда не отлучаться”; тогда Филарет выслал сестрам какое-то пожертвование.
Толстошеев как раз и хлопотал о монастыре в Дивееве, где было уже 500 насельниц, и получил покровительство императрицы Марии Александровны с подачи Анны Федоровны Тютчевой (тогда всесильная фрейлина)[9].
Объединение обителей (старого и нового Дивеева), хотя и увеличило число скорбей, но ни в коей мере не изъяло обитель из-под покровительства и надзора и попечения Царицы Небесной.
Вся история обители и, особенно, история того, как сменялись игуменьи, прямо говорит о том, что всё шло промыслительно. Даже сама дивеевская смута, в сущности, всколыхнула и показала, по крайней мере, всей Русской Поместной Церкви, что монастырь – дело не шуточное, что в нём неизбежна борьба с врагом человечества, что это — не “тихая пристань”, что это — не конец жизни, а начало.
Смута дивеевская характеризуется ещё и тем, что шел откровенный мордобой между партиями.
В сущности, это вызвало как бы и Русскую Поместную Церковь из состояния пассивности. Не даром Серафим говорил: “Готовьте больше лаптей: одни на ноги, другие за пояс”, то есть пришлось ходить и ходить. Когда смотришь переписку Филарета Московского с официальными лицами, то, во-первых, поражаешься мастерству церковного документа; а во-вторых, характерно, что инициатор смуты – епархиальный архиерей, поверивший клевете: игуменье Дивеевской, которая была предсказана Серафимом, — Елизавете Ушаковой, — приписали пятерых (!) любовников. Даже Филарет Московский писал, что само количество выводит это дело из границ вероятия, поэтому-то Серафим и смеялся, – “а чего судить, нет ничего”.
Было наряжено два следствия: одно следствие епархиальное, а другое – синодальное (потому Серафим и твердил, что “суды наедут”, а не “суд”). Дело кончилось тем, что Серафимо-Дивеевскую обитель изъяли из ведения Нижегородской епархии и приписали к соседней Тамбовской. В это время тамбовским архиереем был преосвященный Феофан (Говоров), будущий Феофан Затворник.
После этого в Дивееве был открыт третьеклассный монастырь, хотя по Екатерининскому установлению, монастырь с таким количеством насельниц, конечно же, должен был быть первоклассным[10]. Но, тем не менее, монастырь был открыт; Елизавета Ушакова была пострижена с именем Мария и посвящена в игуменьи (святителем Феофаном) и после этого она отбирала сестер для пострига.
До этого из всех сестер дивеевских тайный постриг был только у Марии Семеновны Мелюковой – схимонахини Марфы, которую Серафим называл: “Моя невеста в Царстве Небесном”. Тайный постриг (постригал тайно Серафим) был выявлен только на похоронах: она умерла 19-ти лет. И был явный постриг (постригал по просьбе Серафима саровский иеромонах Иларион) в рясофор Елены Васильевны Мантуровой, с сохранением мирского имени Елена – была из дворян, поэтому могла жить, где хочет.
(Вообще, при тогдашнем умалении церковной жизни полноправные монастыри — только те, которые, так сказать, исторически возникли, либо возникали рачением — реже епархиального, а чаще всего по инициативе крупных синодальных архиереев. Например, так был возобновлен Валаам).
Отступление: Серафим Саровский был признан только после канонизации, причем против обследования его мощей выступал весьма решительно Победоносцев, который вообще был не охотник ни до каких “серафических[11]” старцев, да ещё у которых лицо просветлело ярче солнца.
Иван Сергеевич Аксаков (однокашник Победоносцева) писал ему, что “если бы от тебя зависело открытие Вселенских Соборов, то ты бы нашел столько контр-причин, что ни один из них никогда бы не состоялся”.
Даже после 1862 года, когда уже монастырь был переведен в другую епархию, — все равно монастырь существовал как бы на подозрении; и только после прославления Серафима Саровского получил всяческое, всемерное государственное признание — как бы на пороге гибели Голштейн-Готторпской династии.
О последнем царе Николае II Серафим Саровский предсказывал так: “он в душе христианин”. Затем рекомендация дивеевским сестрам, что “когда царская фамилия вас посетит, то распахните ворота широко-широко, поклонитесь низко-низко и скажите – покорно просим пожаловать, покорно просим”. И сам он, как бы подавая первый пример, трижды низко поклонился.
Николая II благословила на отречение дивеевская юродивая старица Прасковья Ивановна. Она ему это предсказала, притом, по образцу Серафима Саровского, посадила Николая II с Александрой Федоровной на пол, а не на стулья, – чтоб они со стульев не упали.
После этого, еще и в 1915 году, — а Господь продлил ей земного веку на 120 лет, — она, кланяясь портрету Николая, твердила: “Государь, сойди с престола сам”.
К Серафиму Саровскому относится много пророчеств о последних временах — и целые свитки лже-пророчеств сейчас ему приписаны.
Серафим Саровский предсказывал, что к концу века в Дивееве будет дивный собор. Этот “дивный собор” торопились построить к 1917 году; а когда его закладывали, то Прасковья Ивановна Дивеевская предостерегала: “собор-то собор, а я усмотрела – по углам-то собора черемуха выросла, как бы не завалился”. (В настоящее время – Преображенский собор; главный же — Троицкий).
С Дивеевым связаны пророчества о пришествии Антихриста и конце света.
В предсказаниях сказано, что Антихрист остановится у канавки, что и убедило людей, что большевики – никакой не Антихрист, так как они то канавку прошли.
Когда Дивеево было открыто в 1990 году, то в Москве и в московском ареале пошли панические сведения, что там уже 700 человек и вот-вот будет 1000 – тогда конец света (в Дивееве было тогда 17 сестер[12]). (Согласно Серафимо-Дивеевской летописи, половина пророчеств еще не сбылась).
[1] Антоний Печерский – основатель русского монашества. Феодосий Печерский – основатель русского старчества.
[2] Окормляться – от слова “корма” (корабля).
[3] Цензор Дьяченко был вынужден выкинуть это из двух изданий Серафимо-Дивеевской летописи. Сейчас восстановили благодаря игумении Серафиме (Черной) (внучка Серафима Чичагова), у которой сохранились эти выброшенные куски.
[4] Интеллигент – от слова “intellegere” — понимать.
[5] Серафим Саровским со всеми говорил на “ты”. Иногда – “Ваше боголюбие”.
[6] Первый удел – Иверия, но только молитвой Своей и духовно Богородица надзирала Иверию; второй удел, воистину Ею основаннный, – это Афон; третий удел – Киево-Печерская Лавра.
[7] В настоящее время канавка целиком не существует, а известна по преданию. Уже после 1991 года приступили к ее восстановлению; но оно до сих пор не завершено.
[8] Пост не отличался от обычного общеустановленного Церковью для мирян, кроме вкушения мяса в скоромные дни.
[9] Императрица часто занималась с Тютчевой спиритизмом. От этих занятий отказывалась Александра Андреевна Толстая (двоюродная тетка Льва) – “по религиозным убеждениям”. Значит, у остальных их религиозных убеждений такие дела (по существу, богопротивные) не затрагивали.
[10] Третьеклассный монастырь – это до 40 человек. (Класность монастыря определяла денежное содержание).
В настоящее время все монастыри у нас общежительные; классов нет; вкладов нет.
[11] Серафим – пламенный.
[12] Сейчас в обители с приписными около 200 насельниц – сведения относятся к маю 1999 года.